Джудит Крэнц - Последний танец вдвоем
– Я не делаю дешевку, Билли! Не делаю, не делал и делать не стану. Я поражен, до глубины души поражен, что с подобным предложением вы явились не к кому-нибудь, а ко мне. Каталог! Еще чего не хватало!
Принс был неподдельно оскорблен, на его обычно доброжелательном лице резко обозначились морщины, весь его вид выражал неодобрение. С него даже слетела обходительность провинциального английского сквайра, которую он так тщательно в себе культивировал, и явственно проступила грубоватая прямота уроженца Среднего Запада.
– Принс, голубчик, я сказала «одежда по умеренным ценам», а не «дешевка».
Стояло пронзительно холодное февральское утро, и они сидели в нью-йоркском офисе Принса.
– Сказать можно все, что угодно, но на деле вы толкуете о юбке, которая с грехом пополам потянет долларов на пятьдесят.
– А почему бы и нет?
– Да вы взгляните на себя в зеркало, господи, твоя воля! На вас ведь мой костюмчик, и я знаю, что он стоит две тысячи двести. Какая ткань, какая работа, а какая…
– …наценка, – подхватила Билли, продолжая обаятельно улыбаться. – Послушайте, у меня ведь были собственные магазины, так что я представляю, сколько в действительности стоит такой костюм. Давайте прикинем: если я правильно помню, его пошив стоил вам от силы четыреста пятьдесят монет, включая ткань, отделку, работу и процент, который вы взимаете, чтобы обеспечивать жизнеспособность своего бизнеса. Вы продали костюм в «Бергдорф» за тысячу долларов, значит, цена вашего изделия возросла чуть больше чем вдвое. В «Бергдорфе» в свою очередь тоже удвоили стоимость, итого получилось две тысячи двести, плюс плата за подгонку по фигуре. Стало быть, вот она я, стою перед вами в костюме, которому красная цена пятьсот долларов, но заплатила я за него вчетверо. Я-то могу себе это позволить, только таких людей чертовски мало. Вы, наверное, по всей стране не больше десятка этих костюмов продали, если не меньше.
– Билли, к чему вы клоните? – вспылил Принс.
Его в дрожь бросало от покупателей, знакомых с принципами ценообразования. Знать им этого совершенно не полагалось, поскольку разглашение тайны напрочь лишало самый изысканный наряд романтического ореола. Слава богу, такие клиенты попадались редко. Как можно наслаждаться покупкой дорогого костюма, если вам известно, сколько он стоит в действительности? И с какой стати Билли Айкхорн так его изводит?! Пусть бы отправилась к кому-нибудь из ювелиров, у которых она покупает свои бриллианты, и заявила им, что у них наценка четыреста процентов, а его оставила в покое!
– Клоню я к тому, – ответила Билли, вновь обретая трогательно-невинный вид, – что, продав эти костюмы, вы получили около десяти тысяч прибыли. А если бы вы моделировали одежду по умеренным ценам, на каждый предмет поступало бы сотни тысяч заказов, так что, выгадывая гораздо меньше на каждой единице продукции, вы в конечном счете имели бы во много раз больше.
– Вы думаете, я не знаю? – брезгливо поморщился Принс. – Это нисколько меня не прельщает. Мое имя значится на верхней строчке списка модельеров готового платья, и заработать я успел больше чем достаточно. Бирка с именем Джона Принса – не для тиражирования. Да все бы просто в ужас пришли, начни я заниматься одеждой по умеренным ценам! Я бы тут же потерял своих дам, своих милых дам!
Билли с трудом подавила очередной приступ ярости. Дражайшие дамы Принса, которые являли собой горстку жительниц Манхэттена, цеплялись за него, как за обязательное украшение своих приемов, как за некий волшебный амулет против злых духов забвения и безвестности. Они могли уверенно держаться с друзьями и подругами, только облачившись, точно в доспехи, в продукцию Принса – всегда модную, всегда уместную и всегда очевидно дорогостоящую. Благодаря этой продукции им наверняка не грозили обвинения в отсутствии вкуса и недостатке средств.
«На то, чтобы заполучить Принса для «Нового Магазина Грез», определенно стоит потратить время и силы», – подумала Билли, все более утверждаясь в своем решении. Он обладал своеобразным талантом, пусть даже сам никогда его не ценил, и к тому же, что было не менее существенно, за последние двадцать лет он стал знаменит по всей стране. Кстати, напрасно Принс с таким презрением отозвался о тиражировании. Его модели одежды могли бы распознать с первого взгляда лишь несколько тысяч женщин, читающих «Вог», «Фэшн энд Интериорз» или «Харперс Базар». Потенциальным заказчицам «Новых Грез» его марка вряд ли вообще о чем-то говорила бы, если бы она не встречалась на простынях и полотенцах, ремнях, туфлях, фурнитуре, солнечных очках, часах и сумочках. Оба вида духов с его именем имели большой успех. Его настолько широко и настолько долго рекламировали, что он стал непререкаемым авторитетом, известным в США так же хорошо, как Диор или Сен-Лоран во Франции. Участие Джона Принса в разработке базовых коллекций «Нового Магазина Грез» в глазах миллионов женщин будет казаться благословением высочайшей инстанции.
Впрочем, Билли прекрасно знала, что на самом деле все свои дорогостоящие модели и фирменные аксессуары Принс создавал, неизменно пользуясь помощью целой команды никому не известных ассистентов. И лучшей из них в течение последних трех лет считалась Вэлентайн…
Билли с Принсом сидели за кофе на огромном, украшенном кистями диване фирмы «Честерфилд», который был одной из достопримечательностей конторы. Этот диван как ничто другое выдавал англофилию знаменитого модельера. Впрочем, ничто в комнате, начиная с самого Принса и кончая любой переплетенной в кожу библиографической редкостью на полированных полках красного дерева, не намекало на то, что они находятся в крупнейшем городе Соединенных Штатов. Казалось, что это аристократический частный дом в воссозданном фантазией хозяина старом Лондоне, в мире Генри Джеймса, который Принс пытался воспроизвести вокруг себя с того самого дня, как к нему пришел успех. Билли даже пришло в голову, что если она выглянет в окно, то вместо модной Седьмой авеню увидит Гайд-парк великолепным июньским днем прошлого столетия и разнаряженных наездников на прекрасных чистокровных лошадях, проводящих время за излюбленным развлечением своего века, предаваясь величественному безделью, которое считалось тогда нормой.
Билли отвернулась от окна и задумчиво оглядела Принса, одетого с элегантностью, способной посрамить и герцога Виндзорского.
– Никто так искусно не подбирает вещи одну к другой, как вы, – справедливо заметила она. – Это своего рода чудо, возведенный в систему принцип нарочитых несоответствий, когда одно предельно независимо от другого и все-таки изумительно к нему подходит. Я диву даюсь, как по утрам вы умудряетесь сделать выбор. Как, скажите на милость, вам удается сочетать все эти свои одежды – в клеточку, в шашечку, в горошек, в елочку? Это же сущий апофеоз утонченного разнобоя! У вас что, схема в гардеробной висит?
