Татьяна Воронцова - Тени утренней росы
— Тысячи, тысячи раз, — отозвался он с лицемерным вздохом.
Я наградила его увесистым шлепком, после чего опять вцепилась ногтями.
— Ты решила порвать мою задницу в клочья?
— Боже! Каким бы это было наслаждением!
— Так не стесняйся.
— Да? А что скажет Ронан? — Я наклонилась к его лицу, но он уткнулся лбом в согнутую правую руку, отдав мне на расправу левую, не обремененную украшениями, кроме обручального кольца. — Ты говорил, он прилетает послезавтра.
— Думаешь, мы с ним будем спать в одной постели?
— Не сомневаюсь.
— Ну, разве что разок-другой... А вообще-то я уже подыскал ему жилье в самом центре Хора-Сфакион.
Я не могу понять, говорит ли он с целью меня подразнить или по правде не придает этому никакого значения. На его предплечье — засохшие ссадины. Кожа была содрана о камни, когда Том, добиваясь неизвестно чего, неизвестно зачем, а скорее всего, просто от избытка чувств, гнул его руку через парапет моста. Я поглаживаю их мягкими пальчиками, заставляя Нейла напрягаться в ожидании худшего, а потом задаю нескромный вопрос:
— Тебе приходилось лишать кого-нибудь девственности?
— Джентльмен на такие вопросы не отвечает. Я вонзаю ногти в его запястье. В круглую косточку и ложбинку у основания большого пальца.
— Ты любишь меня, злодейка. Ладно, ладно. Была одна девушка. Она меня не предупредила. Хотела, чтобы все вышло само собой.
Этот низкий приглушенный голос... эта дымка в его глазах...
— Ну и как?
— Поначалу совсем никак. Я думал, она просто не хочет, и тут она призналась. Пришлось сменить тактику.
— Ей понравилось?
— А тебе понравилось в первый раз?
— Нет.
Нейл шевельнул рукой, но я его не отпустила.
— Еще вопросы?
— Да. Твоей первой любовницей была, вероятно, Этайн?
— Да.
— А разве она не была девственницей? Ответ предваряет долгое молчание.
— Да, конечно. Да. Но это совсем другая история.
— Ты не хочешь мне рассказать? Еще одна пауза. Улыбка сатира.
— Может, и расскажу. Попробуй меня заставить.
Заставить его. Какая глупость. Я устраиваюсь с ним рядом, прижимаю его руку к губам.
— Я не хочу заставлять тебя рассказывать о матери твоего ребенка. Расскажи просто так.
— Ты хочешь знать, с чего все началось? — Нейл улыбнулся с закрытыми глазами. — Мне было шестнадцать лет. Я сцепился с Джеффри, был крепко побит и лежал поздно вечером в своей комнате, изнывая от стыда и злобы. Он был не прав, строго говоря. Но оказался сильнее. Этайн знала о нашей драке и, когда все в доме улеглись, пришла и забралась ко мне под одеяло.
— Девочка и мальчик. Брат и сестра. — Я попробовала представить себе эту картину, и меня бросило в жар. — Все получилось?
— Да. Правда, мы загубили полотенце, которое тетушка разыскивала потом в течение двух недель. Мы оба точно знали, что в первый раз бывает кровь, поэтому подстелили полотенце, а на следующий день сожгли его на пустыре за гаражами.
— Сожгли? — поразилась я. — Это еще зачем? Можно же было отстирать.
— Да брось ты. Шестнадцатилетняя девочка не может незаметно постирать заляпанное кровью полотенце в доме своей матери, одержимой страстью к порядку. К тому же кровь девственницы... словом, это полотенце не должно было попасть в чужие руки. Это я знал точно.
— Так это была твоя идея? Сожжение полотенца.
— Да, — скромно подтвердил он.
Мне хочется спросить, что же было дальше. Как скоро о любовной связи между братом и сестрой стало известно дядюшке и тетушке и как они к этому отнеслись? Продолжались ли ночные свидания после неминуемого разоблачения, или их пришлось прекратить? Виделся ли Нейл со своей сестрой во время обучения в университете, когда у него уже была Мэри, а чуть погодя еще и Чарлин? Как приняла его Этайн после разлуки?.. Он жил с ней. Она родила ему сына. Что стоит за этой скупой констатацией? Какие радости и сердечные муки?
Но вместо этого я спрашиваю:
— Джеффри следил за вами?
— Следил. И выследил. Но никому не сказал ни словечка. Никому, кроме меня. — Нейл тянется за сигаретой, потом вспоминает, что я просила его не курить в постели, и виновато моргает. — Он преследовал меня с яростью отвергнутого любовника. Дня не проходило без того, чтобы мы не наставили друг другу синяков. Райен, его отец, пробовал выяснить, в чем причина нашей вражды, но мы молчали. И продолжали биться насмерть.
— А Этайн не пробовала поговорить со своим старшим братом?
— Пробовала, невзирая на мои протесты. Джеффри выслушал ее и спросил: «А кто тебе сказал, что мы бьемся из-за тебя?» В тот же день мы сшиблись у нее на глазах, и Джеффри назвал меня ирландским псом. Это прозвучало так... символично, что я не обиделся. Что-то в этом было, только я не сразу понял, что именно. Какой-то сакральный смысл. Тогда Этайн отыскала в отцовской библиотеке книгу ирландских сказаний и несколько дней подряд, прежде чем заняться любовью, зачитывала мне отрывки и целые главы. В основном из сказаний Уладского цикла. Понимаешь, о чем речь?
— Думаю, да. Король Конхобар из Эмайн-Махи[47], воины Красной Ветви... и непобедимый юноша Кухулин[48], сын Дехтире и Суалтайма. Вернее, сын Дехтире и бога Луга, который похитил ее прямо со свадьбы и вернул законному мужу только через год, уже с младенцем.
...и друид Моранн изрек: «Все уста восхвалят его; возницы и воины, короли и мудрецы сочтут его подвиги; он завоюет любовь многих. Это дитя отомстит за все ваши обиды; он станет сражаться у ваших бродов; он разрешит все ваши ссоры». Он рос на равнине Муиртемне, и все звали его Сетанта, сын Суалтайма[49].
Раскинувшись на постели, Нейл улыбается уголками рта. Его глаза заволакивает пелена наслаждения, порочного наслаждения, которое доставляет ему воспоминание о нарушенных запретах. Конечно, инцестом в настоящем смысле слова эту связь назвать нельзя. Все же она кузина, а не родная сестра. Однако братца Джеффри это покоробило.
— В следующий раз, когда он заорал на меня: «Вставай и защищайся, ирландский пес!» — я попросил: «Назови меня так еще раз, Джефф». Он не понял. «Назови меня еще раз ирландским псом». Он назвал. Тогда я встал на ноги, вытер кровь с подбородка и накинулся на него, как зверь. И одолел его. Да-да, я одолел своего старшего брата Джеффри.
Кулан спросил короля:
— Ты больше никого не ждешь?
— Нет, — отвечал Конхобар, позабыв о племяннике. — Почему ты спрашиваешь?
