Татьяна Веденская - Ежики, или Мужчины как дети
Павел имел время подумать. Все время, исключая только те часы, когда Жанна или Лида сидели рядом, требовали, чтобы он концентрировался, чтобы шевелил головой, руками, хоть пальцами. Или делали массаж, или давали ему читать – ставили книгу и ждали, пока он моргнет, чтобы перевернуть страницу.
– Ты должен быть сильным, Павлушка, – говорила Лида. – Ты должен подняться. Хотя бы для того, чтобы я могла устроить тебе скандал. Понимаешь? Я люблю скандалить, а ты такой тихий, не отвечаешь. Нет, нам надо бы поорать друг на друга, как в стародавние добрые времена. Да?
– Да, – улыбался и моргал он.
– Ты должен готовиться.
– Да, – соглашался он.
И вот одним прекрасным вечером, когда рядом стояли и Лида, и Жанна, и даже Машка крутилась где-то рядом, Сашка посмотрел как-то нежнее, что ли, обычного и спросил:
– Эй, Пашка. Ты меня понимаешь? Братухин, алло! Ты как, все нормально? Ты не молчи, не нервируй меня. У нас есть новости, ты тут? – ласково пробормотал Саша, уже привычно замедляя ход своей речи, чтобы Павел мог прочитать все или почти все по губам. И потрепал Пашу за волосы (ну, он и оброс, надо бы постричь).
– Да, – моргнул Паша, а для пущего понта дернул сразу двумя указательными пальцами двух рук. У Павла было достаточно времени, чтобы потренироваться. Фак у него еще, конечно, не выходил, но пальцами дергать Паша уже мог почти свободно.
– Ух ты! – заметила Лида. – Ты так раньше не делал!
– Да, – довольно улыбнулся Пашка, чуть дернув уголки губ. И снова повторил трюк, который репетировал целых три недели. Ради вот этого самого «ух ты», ради того, чтобы Лида посмотрела на него удивленно и ласково, чтобы она осталась довольна.
– Молодец. Врачи из Германии сказали, что успех будет зависеть не только от операций, но и от тебя лично – как ты пройдешь реабилитацию, – добавила Жанна и улыбнулась. – А ты у нас молодец.
– Да уж, молодец – огурец, – кивнула Лидка и фыркнула. – Давай готовься, парень. Мы едем.
– Куда? Уже? – заволновался Павел, лихорадочно переводя взгляд с одного на другого.
– Да, да, не волнуйся. Все оплачено, уже ждет место в Дойчланде – будут тебя заштопывать какими-то лазерами и в мозг что-то вставлять, я не знаю что, – раздраженно поморщилась Лида. – Лучше ее спроси.
– Это новейшие технологии, – пояснила Жанна. – Будут такой специальный делать слуховой датчик, чтобы был вместо поврежденного мозгового центра. Я сама-то в этом не очень секу. И потом, это только одна из операций. Главное – на позвоночник, чтоб…
– Короче, если все будет хорошо, мы все везде вставим, заменим и из тебя там сделаем смесь Терминатора с Робокопом, – усмехнулась Лида. – Помнишь, что я тебе говорила про Робокопа? А, Паш? Помнишь?
– А что ты ему говорила? – заинтересовался Александр Евгеньевич.
– О, это такой интим, – жеманничала Лида. – Не для твоих пуританских ушей, Дундучок, милый. Просто, понимаешь… Очень мне в свое время Робокоп нравился. Мне думалось, что раз он весь теперь такой железный, то и этот у него, ну… ты понимаешь, о чем я, что ОН у него тоже железный. Представляешь, какой мужчина! Прямо для меня.
Утверждение 18
Мои взгляды непоколебимы
(_____ баллов)
Как интересно устроена жизнь! Казалось бы, за годы жизни в столице, да что там, в самом элитном ее пригороде, где даже дети разъезжают по территории поселка на квадроциклах, а прислуга раскатывает минимум на подержанных «Хёндаях», Ника должна была измениться и морально, и физически. Как именно? Кто его знает, ведь натренировала же она высокомерный взгляд и презрительность, научилась же выходить из машины с таким лицом, будто королева английская спускает туфельки на красную ковровую дорожку. Правда, кажется, по красной ковровой не королева ходит, а актрисы. Какая разница, выражение лица одинаковое. И голливудскую улыбку, как у зверя, сумела девушка перенять. В общем, Ника была своя в доску жителям Новой Риги, никакого следа от Рогожкина, даже в памяти уже практически стерлись бескрайние поля, черная тамбовская земля, богатая на урожай, бескрайняя небесная синь и семечки на лавочке. Уж, наверное, от той Вероники, которая сидела на тех лавочках и целовалась годам к двадцати с пропитыми парнями, видящими свой карьерный рост в работе на элеваторе, ничего не осталось.
Ан нет, и ее знакомство с простым парнем Митей, водителем паровоза, то есть поезда, конечно, это лишний раз доказывает. Что в нем хорошего? А ничего. Образование среднее специальное, то же самое ПТУ, только именуемое у москалей как-то иначе, по-красивше. Рост нормальный, даже средний. Рядом с Никой, если обуть ее любимые шпильки, не смотрится. Впрочем, и на толстенького лысенького папика с кошельком не похож. Ни туда, ни сюда. Возраст – тридцать четыре, а уже имеется жена и ребенок, бывшие. То есть бывшая, конечно, жена. Ребенок – это такое явление, с ним, как известно, не разведешься. Впрочем, особенного интереса к тому, как и чем живет и даже питается этот самый ребенок, Митя не демонстрировал. Ребенок и ребенок. Любил, конечно, но, как и все в России папаши, умилялся дитем после второго стакана, но денег не посылал.
– Митя, а ты знаешь, что ты на мою первую любовь походишь, как две капли воды? – спрашивала у него Ника, счастливо прижимаясь щекой к его груди.
– Чем же?
– Так же пьешь и не бреешься, – смеялась она. – И материшься. И наглый такой же.
– Интересно девки пляшут, – Митя делал вид, что обижается, но на самом деле он считал, что мужчина и должен быть брутальным. То есть слова такого – «брутальный» – он не использовал в своем лексиконе, но, когда смотрел в зеркало на свою помятую, небритую и немного опухшую, но все еще симпатичную синеглазую физиономию, она ему нравилась, и он считал, что именно так и должен выглядеть настоящий мужчина.
– Я всю жизнь жила только для того, чтобы тебя встретить, – романтично вздохнула Ника.
– Да ты просто тогда на любого бы бросилась с недотраха, – возразил ей брутальный Митя, хотя мысль о том, что такая вот красотка, вся из солярия, вот уже несколько месяцев подряд глаз не сводит с него, с Мити, с жителя Гольянова, из пятиэтажки, ему льстила. Но Ника была уверена, что встретила любовь, которая, как известно, зла. Во всяком случае, таких чувств, такого огня, в котором бы она горела месяц за месяцем, не случалось еще в ее жизни. И нравилось ей именно то, что он, Митя, мужчина из ее грез, такой простой, так же любит посидеть на кухне, забравшись на стул с ногами, выпить по рюмашке, поговорить о жизни. И пойти в кино на последний ряд, чтобы посмотреть какую-нибудь бессмысленную американскую трагедию. И лопать попкорн. А потом идти с пивом в парк, гулять, громко гоготать над пошлыми анекдотами. И даже справлять свою малую нужду за ближайшим деревом – все это было так похоже на ее детство, но теперь почему-то совсем не претило ей, а наоборот – только так она и могла расслабиться, почувствовать себя самой собой. Нет, это не значит, что ее первый муж, ее Степанов был образцом культуры и воспитания. Нет, он был скорее хищником, жутким аллигатором, способным одним укусом переломить хребет маленькой глупой овце, на которой женился от чистой скуки и из соображений престижа. С ним не сходишь по нужде за кустик и семечек не полузгаешь, с ним Ника вообще старалась стоять по стойке «смирно» и не отсвечивать лишний раз. Хороший аллигатор – мертвый аллигатор. А Митя был как будто из одной стаи.
