Обновление статуса - Аннабет Альберт
— Ты имеешь в виду Лэндвью? Я годами задавалась вопросом, почему ты туда уехал.
Отчасти поэтому я никогда не упоминала о твоей ориентации, у меня было такое чувство, будто ты повесил гигантский знак «Не входить». Но ты говоришь, что знал о себе и всё равно туда поехал? Зачем делать такое с собой?
— Ты знаешь, как мало работ с бессрочным контрактом?
Он выдвинул свой стандартный аргумент, который казался всё более изношенным и рваным каждый раз, когда Ноа его использовал.
— Это из-за отца, да? И из-за того, как он всегда говорил, что настоящий мужчина находит работу и цепляется за неё? Ты больше не обязан его впечатлять. Он мёртв. На самом деле, ты не обязан впечатлять никого из нас. Мы скучаем по тебе и любим тебя и будем любить, даже если ты будешь безработным.
Безработным. Одно этого слово вызывало у него желание метаться. Позор… И да, Рут была права — большинство этого было завязано на их отце и на его ценностях, но Ноа не был уверен, как выпутаться из этих суждений. Даже сейчас, годы мыслей о том, что быть геем грех, вешали на него тяжёлый груз. Он слышал эти слова пока рос, затем в колледже, а теперь в Лэндвью. Снова и снова, осуждение, казалось, поднималось из глубины его собственной души.
Последние несколько лет мужчина очень старался найти воззрение Создателя, которое разрешало безоговорочную любовь для всех, но было нелегко так радикально изменить структуру своих убеждений.
— Маме будет не всё равно, — упрямо сказал он. — У неё разобьётся сердце, когда ты ей расскажешь.
— Когда я ей расскажу? О нет, ты не скинешь это на меня. Ты едва говоришь с ней, и если по этой причине, то она заслуживает услышать это прямо от тебя. Думаю, она может тебя удивить. Ей очень нравится новый священник. Её мышление… смягчилось за последние годы.
— Может быть.
Ноа опустился на диван. Он совсем не планировал когда-либо признаваться Рут в своей ориентации. А ещё и маме? Мужчина не был уверен, когда будет готов к этому.
— Ты действительно держался вдали, потому что думал, что мы откажемся от тебя? Ты разбиваешь мне сердце.
Её голос дрогнул.
— Нет. Не только из-за этого. — Ох, чёрт. Теперь и его голос задрожал. Он ковырял изношенный шов на своих пижамных штанах. — Это просто тяжело. Вы с Томом так счастливы. И у тебя теперь есть дети. И потрясающе родственники со стороны мужа. Все эти племянницы и племянники. Все так счастливы. А я…
«Один. Всегда один».
— Ты тоже заслуживаешь быть счастливым. Мне плевать, что говорила церковь, пока мы взрослели, или, что говорит Лэндвью. Одиночество делает тебя несчастным. Зависть удерживает тебя вдали от твоей собственной семьи — это яд. Тебе нужно с этим что-нибудь сделать.
Это была не такая старшая сестра, как он ожидал, полная прокламаций (прим. пер.: Прокламация — провозглашение, призыв, воззвание, отличающееся обыкновенно страстным тоном и силой выражений).
— Я не знаю, что ещё делать. — Это была ложь. Он точно знал, каков его выбор, знал много дней, но всё ещё сопротивлялся приближающемуся к его жизни торнадо. — У меня будет бессрочный контракт весной. И что же, я должен попросить Эдр… кого-то жить со мной в тайне?
— Эдр? Ты соврал. У тебя кто-то есть.
Её голос значительно оживился. Чёрт. Рут следовало бы быть археологом — она хорошо откапывала его секреты.
— Кто-то был. Вроде того. Теперь нет.
Его голос снова вздрогнул, глаза наполнились слезами. Он хотел бы рассказать об этом Эдриану, рассказать ему, что признался Рут, и мир не рухнул. Эдриан гордился бы им.
— Расскажи мне, — попросила Рут, мягким как хлопковые одеяла, которые она предпочитала, голосом.
К его удивлению, он сделал именно это — рассказал ей всё об Эдриане, выдав ей версию с G-рейтингом (прим. пер.: G-рейтинг — нет возрастных ограничений. Данный рейтинг получают фильмы, в содержании которых не присутствует сцен, которые могут хоть каким — то образом повлиять на детскую психику), прямо до их ссоры в Денвере.
— Так что мы поссорились…
— Это не ссора, — перебила его Рут. — Мы с Томом постоянно ссоримся. Ссора — это разногласие.
Она говорила медленно, будто Ноа упускал какие-то основные понятия отношений. Что, может быть, так и было.
— Вы ссоритесь? Я думал, ты ненавидишь конфликты…
— Нет. Ты ненавидишь конфликты. Я ненавижу эмоционально оскорбляющих мужчин.
Это отличается от споров. В нормальных отношениях постоянно возникают разногласия.
Попытайся вырастить троих детей без конфликтов. Это невозможно, — рассмеялась она. — Но в любом случае, я хочу сказать, что ты не поссорился с Эдрианом. Ты оттолкнул его раньше, чем вы смогли действительно поссориться. Ты так боялся воображаемых ссор в своей голове, что вытеснил его из своей жизни. Так же, как сделал со мной.
— Я это сделал? — он ударил ногой по основанию своего дивана. Ноа подумал обо всех случаях, когда представлял злость Рут, осуждение матери, порицающий взгляд Тома, то, как признание ориентации всегда сжимало его сердце. — Сделал, да?
— И теперь ты делаешь это с Эдрианом. Ты не хотел иметь дело с неизбежным спором из-за своей работы или признания ориентации, так что ты сделал это с ним, отрезав путь к любому возможному компромиссу. Сделал выбор за него.
— Он заслуживает большего, чем какой-то парень в шкафу. Видела бы ты Эдриана с его племянницей и племянниками, — его голос потеплел от воспоминания о том, как парень держал ребёнка. — Он заслуживает кого-то, кто будет жить с ним открыто. Создаст семью.
— Может быть, ты тоже этого заслуживаешь, — сказала она. — Я не собираюсь врать и говорить, что это будет легко. Не будет. Ни для тебя, ни для нас. Но мы научимся принимать его. Мы примем тебя. Так что, если тебя сдерживает это…
— Я уже не знаю. — Очередная ложь. Страх. Его сдерживал страх. И с каждым проходящим мгновением этот страх казался более глупым и бессмысленным. Чем-то, что двигало его за рамки, а не чем-то, за чем он прятался. Он откинулся на спинку дивана. — Я не хочу его терять.
— Тогда не теряй, — подсказала она тем же тоном, как все эти годы назад говорила: «Тогда получи свою учёную степень и начни преподавать», когда он рассказал ей, что не может и подумать о другой работе для себя, кроме как о карьере археолога. Тогда Ноа тоже был напуган, боялся признаться своей семье «синих
