Моя идеальная - Настя Мирная
Достаёт из папки лист А4 и передаёт его мне. Быстро пробегаю заявление, написанное твёрдой рукой отца, и до скрипа сжимаю челюсти, чтобы не зарычать.
Как он мог это сделать? Зачем? Он же не идиот и понимает, что так меня не вернуть.
Впиваюсь ногтями свободной руки в бедро, чтобы перераспределить бушующие эмоции и отвлечься на боль. Глаза красным туманом застилает ярость. Хотя это уже не она. Темнее, страшнее, масштабнее. Я в бешенстве. И я готова разорвать собственного отца на куски за эту подлость. За те слова и обвинения, которые он швырнул в Артёма только потому, что я выбрала его.
"Силой увёз из дома…" "Наверняка было совершено сексуальное насилие…" "Необходимо медицинское освидетельствование…" "Оказано психологическое давление…"
И это далеко не всё, что я там прочла. Между строк я вижу: ублюдок, мразь, маньяк.
Сминаю в кулак бумагу и поднимаю взбешённый взгляд на полицейского.
— Вы же понимаете, что это всё фикция? Вы видели меня и мои документы. Я жива и здорова. Из дома уехала по собственной воле, что вы можете проследить по камерам, если, конечно, мой папочка, — выплёвываю с таким презрением, что старлея аж передёргивает, — всё не подчистил. С самого утра я нахожусь на занятиях, чему свидетелями являются больше сотни студентов, а также преподаватели. Силой меня никто не удерживает, и шантажом тоже.
— По поводу изнасилования…
Фразу закончить не даю, потому что даже мысль о том, что отец мог выставить Северова насильником, мерзкой слизью растекается по нутру.
— Секс был. По обоюдному согласию. Но какая уже на хрен разница? — рычу, от того что эти "служители закона" продолжают пытать меня этими тупорылыми вопросами, хотя и так всё уже ясно. А мой любимый тем временем скован браслетами. — Нужна экспертиза? Отлично! Медосвидетельствование? Поехали прямо сейчас, но сначала отпустите невиновного человека!
— Сбавьте тон, девушка. — обрубает ледяным голосом, видимо, взяв себя в руки и отойдя от шока. — Успокойтесь.
— Да как мне, блядь, успокоиться?! Вы арестовали человека только за то, что мои родители не смогли удержать меня дома! Я, блядь, совершеннолетняя! Заявление об изнасиловании вы можете принимать непосредственно от потерпевшей, а его не будет, потому что меня, мать вашу, никто не насиловал! И не похищал! Идите к Миронову и разбирайтесь с ним! — крики переходят во всхлипы, а те в свою очередь в рыдания.
Слёзы обжигают веки и щёки, но я зло стираю их и трачу остатки самообладания на то, чтобы перестать реветь. Я сама будущий следователь и отлично знаю законы. Следак смотрит на меня, как на умалишённую, но мне настолько похеру. Ничего не имеет значение, кроме свободы и доброго имени моего парня.
— Существует презумпция невиновности. А вина Артёма Северова не просто не доказана, а разнесена фактами в прах.
Полицейский кивает, забирает у меня измятое заявление и возвращается в кабинет, бросив напоследок:
— Ждите здесь.
Мне хочется броситься за ним. Мне хочется обнять любимого. Мне хочется поехать к отцу и разорвать его голыми руками. Вместо этого я стою как вкопанная с невидящими глазами.
Зачем он так со мной и с Тёмой? Чего хотел этим добиться? Ведь сам же понимает, что я могу лично опровергнуть это блядское заявление. Только ради того, чтобы его вывели в наручниках? Господи, ну зачем?!
С запозданием подмечаю чьи-то руки на плечах и встревоженные голоса, доносящиеся словно издалека и будто в вакууме. Закрываю глаза и глотаю вязкий воздух. Напрягаю каждую мышцу в теле и, наконец, улавливаю размазанные образы и голоса Арипова и Заболоцкой.
— Что случилось, Миронова?! Да ответь же ты, блядь! Ты где?! Чё за хуйня творится?! Где Север?! — долетают до меня слова, но тут же разбиваются о стену моего шока. — Да ответь же ты, блядь, уже!
Щёку обжигает огнём, и я прикладываю ладонь к горящей коже. Картинка проясняется, сознание тоже, и я начинаю давиться рыданиями и захлёбываться слезами. Падаю на колени, потому что ноги не выдерживают вес собственного тела. Такое чувство, что меня придавило бетонной стеной, а в груди сжимают тиски.
— Настя! — визжит подруга. — Да что происходит? Что с тобой?! Где Артём?!
Я хочу им ответить. Успокоить. Сказать, что всё будет хорошо, но изо рта вырываются только задушенные всхлипы и жалкий скулёж. Даже в таком состоянии понимаю, что слёзы сейчас ни к чему, что Артёма в любом случае отпустят, но успокоиться никак не выходит.
Вам знакомо чувство, когда в кровь впрыскивается огромный заряд эндорфинов и потом, когда они идут на спад, наступает состояние апатии? Головой ты понимаешь, что нет причин для грусти, но ничего не можешь с этим поделать? Вот и я осознаю, но не могу выйти из истерического состояния.
Вика садится рядом со мной на пол и прижимает к себе в попытке успокоить. Арипов куда-то уходит. А потом я вдруг взлетаю вверх и оказываюсь в крепких мужских руках. Опускаю ресницы и сжимаю кожаную куртку. С такой силой вдыхаю, словно слишком долго была лишена этой возможности.
— Всё хорошо, маленькая. Успокойся. Теперь всё хорошо. — срывающимся голосом шепчет Тёма, крепче притискивая меня к груди. Прижимается спиной к стене и скатывается по ней, не ослабляя хватки. — Тише, любимая. Тише. Всё в норме. Ну не плачь, маленькая. Блядь, не разрывай меня.
Только скользнувшие в его голосе отчаяние и мольба вынуждают меня успокоиться и посмотреть в любимые бирюзовые глаза. Хотя страха в них больше нет, но напряжение всё равно сохраняется где-то в глубинах зрачков.
— Почему ты не сказал им, Тём? — вырываю из охрипшего горла.
— Сказал, Насть. — устало выдыхает и опускает веки. — Слушать меня никто не стал. А учитывая то, что они считали, что я держу тебя силой, шантажом и вообще, блядь, морально подавляю, то решили тебя не привлекать, пока твои предки не явятся.
— Что, блядь? — подрываюсь в его руках, опираясь на плечи. Парень открывает глаза. Устанавливаем контакт. Боль. Страх. И даже ужас. Я не могу разобрать его это эмоции или отражение моих собственных. — Да они совсем охренели. — подскакиваю на ноги и меряю нервными шагами коридор. — Я убью его. Сука! Убью!
Артём просто обнимает меня, заставляя замереть в его руках. Цепляюсь дрожащими от страха, злости и нервов пальцами в лацканы его косухи и дышу. Я просто, мать вашу, дышу, потому что биться в бессильной ярости нет никакого смысла.
— Поехали домой, малыш.
— Тебя так просто отпустили? — задушено откликаюсь.
— Надо будет
