Фэй Уэлдон - Ненавижу семейную жизнь
Но отнесемся с пониманием и к Джорджу. Он перенес микроинфаркт, врачи сказали ему, что надо радикально изменить образ жизни, направили к психотерапевту, а психотерапевт сказала, что, если он хочет жить, он должен “порвать путы, которые связывают его по рукам и ногам”, и вот он, может быть, в первый раз в жизни стал выполнять то, что ему предписано. Если психотерапевт сказала, что надо расстаться с женой и тогда к нему вернется здоровье, он будет жить полной жизнью, дышать полной грудью, душа наполнится высокими помыслами, и он станет наконец, как предначертала ему Судьба, великим художником и духовным лидером, — так, значит, все и будет, он своему психотерапевту верил.
И правда, несмотря на все перипетии личной жизни, писал Джордж все лучше и лучше. Краски были сочные, насыщенные, он писал цветы, рыб, пейзажи так, точно они принадлежали ему одному, точно они были смыслом его жизни, точно он, может быть, только что сотворил их. В картинах чувствовалась поразительная страсть.
Сейчас они хранятся на складе, набираются сил в ожидании своего часа и своих покупателей. Есть картины, которые теряют свое обаяние после смерти художника, есть и такие, что приобретают еще большую власть над нами. Таковы картины Джорджа. До его разрыва с Сереной я выставляла их в своей галерее, и они продавались быстро и легко. Потом я все их сняла в знак преданности Серене. С тех пор как она живет с Кранмером, в ее доме нет ни одной работы Джорджа, но она платит за их хранение и начала поговаривать о совместной выставке Джорджа (посмертной) и Себастьяна (сидящего в тюрьме), она поможет своим детям устроить ее в Лондоне.
В те далекие дни Серена считала психоаналитиков людьми мудрыми, благородными, открывшими законы счастливой и успешной жизни. И доктор Стайл, по ее мнению, руководствовалась именно этими законами, и когда астрологиня предложила Серене оставить Джорджа и освободить его “жизненное пространство”, именно так она и поступила — переехала из Гроувуда в коттедж в четверти мили от дома. То есть покинула супружеский кров, а именно этого ни в коем случае не должна делать женщина в критических обстоятельствах. Иногда, впрочем, она заглядывала в дом по ночам и ныряла к Джорджу в постель, где он встречал ее вполне гостеприимно.
Однако до нее стали доходить слухи, что какая-то молодая женщина в соломенной шляпе завела привычку сидеть и писать этюды в саду, который разбили они с Джорджем, в тени возле бассейна с рыбками и старинным фонтаном, который не работал, потому что был из антикварной лавки Джорджа. Возле того самого бассейна, любила повторять мне Серена, из которого она каждый год вынимала головастиков, готовящихся превратиться в лягушек, и клала их на каменные плиты, чтобы они могли в первый раз в жизни наполнить свои легкие воздухом.
Что это за женщина? Друзья ей рассказали. Зовут ее Сандра, она с Джорджем уже много лет. Серена начала бракоразводный процесс в надежде, что Джордж одумается, — дескать, смотри, до чего ты меня довел. Но все, что она ни делала, было Джорджу только на руку: он ответил своим собственным иском о разводе. Да, он хочет развестись. Его ждет другая женщина, и он (вместе с Сандрой) хочет получить при разделе имущества дом и щедрое содержание от Серены. Ведь Серена, строго говоря, бросила его, больного, на произвол судьбы. Конечно, Серена вела себя как последняя дура. Я ей об этом не напоминаю. Мудрее поддакивать ей и ждать, пока горькие воспоминания отступят. У нее сейчас есть Кранмер, и он рядом. А Себастьяна рядом со мной нет.
Воспоминания не отступают. Она рассказывает мне, наверно, в сотый раз, как однажды воскресным днем, когда Джордж уже выставил ее из дому, она в отчаянии выкрикивала ему обвинения по телефону. Они с Сандрой пригласили к себе друзей, друзья с удовольствием пришли, и он сейчас сидел с Сандрой за ее, Серениным, обеденным столом, и рядом с ними ее, Серенины, дети и “друзья”, которые ее, Серену, предали. Джордж подождал минут пять и потом сказал: “Имей в виду, я включил громкую связь. Все, кто находятся в комнате, слышат, как ты беснуешься”. Она положила трубку, рассказывает она, села на кровать и просидела до вечера, уставясь в пустоту, не в силах шевельнуться. Они прожили вместе тридцать лет. Ее стол, ее кастрюли и тарелки, ее друзья, ее дети… Ее муж…
Я наливаю ей чаю, намазываю тост пастой мармайт, и она чуть-чуть отходит. Начинает отходить. Я рада, что она приехала ко мне, обычно я езжу к ней и Кранмеру. Но при Кранмере она не может бесконечно говорить о Джордже, то ли дело, когда мы с ней вдвоем. Ему это было бы неприятно. Он-то думает, что Джордж остался в далеком прошлом, и будь Серена похожа на меня, там бы он и в самом деле остался.
Нынче воскресенье, галерея закрыта. Мы сидим в моем маленьком, тесном домике — сводчатые окошки, обитые мебельным ситцем стулья, узкие, крутые лестницы, Серене негде развернуться, а она привыкла к простору. А здесь чуть сделай резкое движение — того и гляди, что-нибудь разобьешь. Мы с Себастьяном привыкли к тесноте — когда в ней живешь, то быстро привыкаешь, а в доме Серены комнаты высокие, просторные. В расцвет Викторианской эпохи люди строили дома с размахом, полные радостных надежд на будущее. Мои предшественники, жившие в этом коттедже, были крестьяне, они забивались в него, спасаясь от непогоды и темноты, от бед и болезней.
Если бы Патрик пришел ко мне в тот вечер, дом, естественно, показался бы крошечным, ведь он привык к лесам Аляски и итальянским палаццо. Несколько квадратных дюймов свободного пространства можно найти только в мастерской, где работал Себастьян, ее пристроили к задней стене дома, она довольно высокая и вместительная. И все же я не смогла бы пригласить туда Патрика, вдруг бы дух Себастьяна материализовался.
Шофер Серены заедет за ней часа через три, говорит она. И просит сделать ей еще тост с мармайтом. Ее шофер хотел поехать с женой в Бат за покупками, объясняет она, ну и она согласилась, попросив заодно отвезти ее ко мне, хотя, я думаю, ей просто хотелось поговорить со мной о Джордже без Кранмера, это главная причина.
Сейчас Серена любит говорить, что Джордж в старости выжил из ума. Такое с мужчинами часто случается, я наблюдала. Жизнь не оправдывает их ожиданий, годы уходят, горечь разочарований копится. В пятьдесят лет они понимают, что другие их обошли, у других больше денег, других больше уважают. Их сексуальная энергия угасает, а с ней понижается и самооценка. Они со всеми ссорятся и грозят обгоняющим их водителям кулаком.
И такое происходит не с одними только мужчинами. Все больше и больше женщин начинают вести себя как мужчины, отказываются признавать различия между мужской и женской физиологией, принимают тестостерон, чтобы он придал им напора и уверенности, игнорируют свои месячные циклы, корректируют настроение с помощью психотропных препаратов (по рекомендации врача или по собственному усмотрению) и штурмуют карьерные высоты, так что всех их ждет такая же участь. Они начнут судиться за проявление сексуальной дискриминации, станут вести себя агрессивно за рулем. Так жить гораздо интересней и увлекательней, чем вечно проявлять покорность и послушание.
