Уильям Локк - Сердце женщины
— А вы не очень будете тиранить меня? Если я выйду в желтых башмаках, вы не пошлете меня обратно, чтобы я надела черные? Дайте слово, что нет!
Стефан смеялся. Мысль занять по отношению к ней положение опереточного дядюшки-опекуна казалась ему такой нелепой. А между тем, он видел, что он для нее — авторитет. Она относилась к нему с беззаветным доверием заблудившегося и спасенного ребенка.
Вошла сестра и заварила чай. Эта одинокая женщина привязалась к ним обоим и объединила их в своем романтически настроенном воображении. Оттого она и уступила им свою гостиную, угощала их чаем и давала Джойсу мудрые советы, что можно и чего нельзя Ивонне.
Когда она ушла, снова оставив их одних, наступило молчание, и снова мрачная тень окутала душу Джойса — никакое солнечное сияние не могло надолго рассеять этой тени. Он угрюмо смотрел в огонь; морщины на его лице обозначились резче, в глазах опять засветилась тоска.
Имеет ли он право сделать то, за что берется — пристегнуть к ее имени свое запятнанное имя. Все это прекрасно — мечтать о той отраде и уюте, которые внесет в его жизнь ее ежедневная близость; но разве он, по своему общественному положению, морально и духовно, годится ей в спутники жизни? Не значит ли это самым низким образом обмануть ее доверие? При одной мысли об этом его щепетильная натура возмущалась.
Ивонна, откинувшись на спинку кресла, не сводила с него темных глаз. Вначале она изумилась этому внезапному приступу тоски, вообразила, что он вызван ее предложением, и очень огорчилась. Но неожиданная догадка, словно молнией, озарила ее душу, и она вся взволновалась. И ласково окликнула его по имени. Он вздрогнул, обернулся, по знаку ее встал и нагнулся над ее креслом.
— Теперь мне больше, чем когда-либо, хочется жить с вами, Стефан, — молвила она; и голос ее звучал совсем как прежде, так же музыкально. — Я хочу попытаться отогнать от вас грустные мысли. Может быть, хоть я и не могу петь, может быть, и я все-таки могу на что-нибудь пригодиться в этом мире.
Ее нежность тронула его. Как жалко, что она не ребенок и нельзя поцеловать ее. Искушение принять этот неожиданный дар богов было слишком велико. Он не устоял. И сдался окончательно. И с этой минуты началась сознательная борьба Ивонны с темными силами, жившими в безотрадной глубине этого человеческого сердца.
XVIII
ПО ТЕЧЕНИЮ
Они жили вместе уже четыре месяца: Ивонна в своих удобных комнатах, Джойс в мансарде над нею. Переехала она сюда еще совсем больной, беспомощной, требовавшей ухода как Джойса, так и квартирной хозяйки, которую она сразу очаровала, как очаровывала всех; но, как только повеяло весной, она стала свободно двигать и руками и ногами, и силы ее с каждым днем росли. Для Джойса это было хорошее время, хоть и перемежавшееся мрачными настроениями. Он боялся прибытия новозеландской почты, которая должна была вернуть свободу Ивонне. И вздохнул почти с облегчением, когда, наведя справки, убедился, что от епископа известий нет. Значит, он еще месяц проведет в милом обществе Ивонны. Но когда и вторая почта из Новой Зеландии не принесла ответа на его письмо, он вынужден был взглянуть на вещи с практической точки зрения. Он уже дал Ивонне гораздо больше денег, чем рассчитывал вначале. И не скупился на маленькую роскошь и удобства, в уверенности, что все это будет возвращено ему. Но если жить и дальше так, через два месяца его ресурсы, включая и аванс, взятый под рукопись, совершенно истощатся. Его текущий заработок в газетах был до смешного мал. Новый роман написан лишь наполовину. В лицо ему смотрела нужда.
В виде последнего ресурса, он побывал в банке, где лежали деньги Эверарда, но для того лишь, чтобы узнать, что его кузен взял свой вклад обратно. Ивонна с тревогой ждала его возвращения. Когда он вошел, она быстро поднялась, уронив ножницы и катушку ниток, и сразу прочла на его лице весть о неудаче.
— Что же теперь делать? — спросила она, когда он рассказал ей все подробно.
— Не знаю, — искренно ответил Джойс. И уставился на нее, растерянный, убитый.
— Продайте мебель, возьмите себе, сколько вы мне дали, и отпустите меня.
— Куда же вы пойдете?
— Не знаю, — в свою очередь ответила Ивонна.
При виде ее огорченного и растерянного личика Джойс расхохотался.
— Как вы можете смеяться, когда я должна вам такую уйму денег! — выговорила она, вся в слезах.
— Я рад, Ивонна, что сама судьба заставляет меня и дальше опекать вас.
— Но как же это может продолжаться? Не могу же я быть вам в тягость!
— Не говорите так. За то немногое, что я дал вам, я вознагражден вдвое.
— Но мебель не стоит столько!
— Причем тут мебель?
— Да ведь она же ваша!
— То есть как: моя?
— А запродажная запись!
— Ах, вы, глупенькая! Неужели же вы думаете, что я продам за долг вашу мебель?
— Почему же нет? — раз вам нужны деньги. Эта мебель теперь ваша собственность.
— Как же моя, когда я не предъявляю на нее никаких претензий.
Ивонна покачала головой. Обыкновенно очень податливая, она иной раз не поддавалась никаким убеждениям. Она забрала себе в голову, что мебель ее, по законам Англии, перешла во владение Джойса, и никакими доводами нельзя было переубедить ее. Он объяснил ей, что вексель можно переписать. Она чисто французским жестом отмахнулась от него.
— У меня нет никакого имущества, кроме того платья, которое на мне надето.
— Ну, в таком случае, ваше положение еще хуже теперь, чем тогда в больнице.
— Ну, да! — с отчаянием воскликнула она. — Как это странно — нуждаться в деньгах! Раньше я никогда этого не испытывала.
Трагическое выражение ее лица растрогало его.
— Подбодритесь, маленькая женщина. Наверное, потом окажется, что дело не так уж плохо.
Приятно, разумеется, было слышать успокоительные слова, но они не меняли положения. Необходимо добыть денег. Но откуда?
— Придется, должно быть, мне самой написать Эверарду. Ваше письмо, очевидно, не дошло.
— В наше время письма не пропадают — даже в романах, — возразил Джойс. — Но все же лучше напишите. Как бы я хотел, чтоб вам не нужно было этого делать!
— И я хотела бы.
— Нам придется разъехаться, как только он переведет каблограммой деньги.
— О, как мне этого не хочется! Здесь, с вами, мне жилось так счастливо!..
— В таком случае, давайте бороться вместе и одни, — решительно воскликнул Джойс. — Вы скоро оправитесь настолько, что сможете давать уроки пения, а я найду себе какое-нибудь место — ну, хоть носильщика на железной дороге, или что-нибудь в этом роде, и мы как-нибудь пробьемся — до лучших времен.
