Елена Озерова - Ноктюрн для двоих
— Может быть, я все-таки пройду? — попросила она медсестру. — В виде исключения. Неизвестно, сколько он там еще пробудет.
Сестра заколебалась:
— Я сейчас пойду и скажу ему, что к Трофимовой есть и другие посетители. Пусть закругляется. Он у нее уже давно сидит.
— А можно, чтобы вам лишний раз не ходить, я войду, и он уйдет.
— Ну если так. — Сестра кивнула. — Давай. Только чтоб сразу ушел, а то мне от врача влетит.
Лена подошла к палате Ольги Васильевны, распахнула дверь и услышала конец фразы:
— …только тебя! Ты можешь мне поверить?
Перед ней предстала странная картина. Ольга Васильевна сидела на подоконнике, а Магницкий ходил из угла в угол, в чем-то ее отчаянно убеждая.
— Привет, — немного растерянно сказала Лена. — Я сегодня пораньше…
Договорить она не успела. Магницкий стремительно обернулся к Ольге Васильевне и почти крикнул:
— Я ей сейчас все расскажу! Она должна знать…
— То, что она должна знать, я ей расскажу сама, — спокойно сказала Ольга Васильевна. — А что касается твоих больных фантазий — оставь их при себе.
— Но…
— Леночка, — быстро перебила его Ольга Васильевна. — Валентин Петрович вообразил, что он — твой отец.
Лена подавилась воздухом.
— Как?!
— Это неправда. Даю честное слово, что это не так. И если Валентин Петрович сейчас оставит нас вдвоем и даст нам возможность поговорить, я тебе все объясню. Ты уже большая и имеешь право знать, почему ты была лишена нормальной семьи. И кто в этом виноват.
— Ольга… — Магницкий шагнул к ней.
Ольга Васильевна легко спрыгнула с подоконника, подошла к двери и распахнула ее:
— Уходи, Валя. Словами ничего не изменишь и не поправишь. Хотя иногда слова могут убить, и мы с тобой хорошо это знаем. Уходи.
Магницкий уже взялся за ручку двери и вдруг обернулся и посмотрел на Ольгу Васильевну:
— И все-таки, Оля, это правда. Ты для меня всегда была единственной женщиной. Помни об этом, когда будешь… «все объяснять» нашей дочери.
Он уже ушел, а Лена все еще продолжала смотреть на закрывшуюся за ним дверь. У нее было такое ощущение, что ей снится кошмар, она знает, что это кошмар, и никак не может проснуться. В полной растерянности она смотрела на мать. Ольга Васильевна подошла к ней и ласково обняла за плечи:
— Садись, котенок.
Лена покорно опустилась на стул:
— Но… Что он такое говорил? Это…
— Это неправда, но он искренне убежден, что это так.
Сейчас Ольга Васильевна отнюдь не выглядела слабой и больной. Наоборот, Лена давно не видела мать в таком решительном настроении.
— История довольно длинная и скверная, мне бы не хотелось, чтобы ты вообще когда-нибудь об этом узнала, но раз уж так случилось… Только сначала один вопрос — как ты относишься к Валентину?
Лена смутилась:
— Не знаю…
— Леночка, давай начистоту, очень тебя прошу. Ты не представляешь, как это важно.
Лена вздохнула:
— Я тоже не хотела, чтобы ты знала… Это ужасно. На меня словно затмение нашло…
— Ты в него влюблена?
— Нет, что ты, совсем нет.
— Была влюблена?
— Да нет! Я думала… Мне показалось… Говорю же — как затмение! Сейчас я сама не понимаю, что меня так в нем привлекло.
— Между вами было что-нибудь? — Ольга Васильевна подалась вперед, напряженно ожидая ответа. — Было? Да или нет?
— Да… Нет.
— Так да или нет?
— Ничего серьезного. Того… не было.
Ольга Васильевна облегченно вздохнула, потом осторожно спросила:
— А как же Игорь? Ты его разлюбила?
— Ох нет, нет! Мамочка, я сама не понимаю, что со мной случилось! — У Лены на глаза навернулись слезы. — И вот сейчас он приедет, и мне нужно все ему рассказать, а я не знаю как! Ты думаешь, Игорь меня простит?
Ольга Васильевна ласково погладила ее по голове, как маленькую:
— Не знаю. Надеюсь, что да. Леночка, я сама во многом виновата в этой истории. Наверное, не надо было от тебя все скрывать. Но с собой ничего не поделаешь — мне и сейчас не хочется рассказывать. Это касается твоего дедушки…
Ольга Васильевна как-то сразу поникла, будто устала. Всю ее решительность как рукой сняло. Лена встревоженно посмотрела на мать:
— Мамочка, если тебе это повредит, давай отложим…
— Нет. — Она провела рукой по лицу. — Лучше уж разделаться с этим прямо сейчас.
Твой дедушка был профессором МГУ, это ты знаешь. Он был экономистом высокой квалификации, только тогда это было никому не нужно. При плановом хозяйстве экономисты вообще были не нужны. Он занимался проблемами экономики стран Восточной Европы. Так получилось, что, проанализировав состояние дел за десятилетие, с шестидесятого по семидесятый — не самое плохое десятилетие, — и сопоставив полученные данные с нашей страной, он спрогнозировал экономическое положение стран социализма в восьмидесятые и ориентировочно — до двухтысячного года. Прогноз получился не то что неутешительным — катастрофическим, и как сейчас видно, верным. Мало того, он пришел к выводу, что никакие реформы плановой системы не помогут, нужно отказываться от нее вообще и переходить на рынок. Сейчас так многие считают, но ведь твой дед написал об этом в семьдесят третьем году! О том, чтобы его работу опубликовать, в то время и думать было нельзя.
Лена, широко раскрыв глаза, смотрела на мать:
— А почему ты мне никогда об этом не рассказывала? Может быть, сейчас мы опубликуем ту работу? В память о дедушке…
Ольга Васильевна невесело усмехнулась:
— Ее опубликовали в том же семьдесят третьем. В Америке. Тогда все западные голоса говорили об этом, а сейчас фамилия Александров известна только специалистам и историкам. В этом мире быстро забывают.
— Но ведь… А как его работа попала в Америку?
— У деда всегда было много учеников. Он носился с ними, в каждом втором видел гения… И вот один такой сумасшедший гений передал рукопись на Запад. А другой гений, совсем не сумасшедший, а очень расчетливый, отправился в КГБ и там про все рассказал. Того, кто передал рукопись, тихо упекли в психушку, а с твоим дедом решили разобраться так, чтобы другим неповадно было. Его выгнали с работы, лишили всех званий, но это еще полбеды. Они устроили показательное судилище, назвав его расширенным заседанием кафедры. Его собственные ученики поливали его грязью. И тот самый, который в КГБ сходил, старался больше всех, такую патриотическую речь завернул, куда там остальным… Остальные только мямлили нечто нечленораздельное. А этот умник был любимым папиным учеником, и… Мы с ним собирались пожениться. Ты догадываешься, кто он?
