Мой самый-самый... - Ана Сакру
Кручу рукой в воздухе, подбирая слова, и вижу по взгляду Влады, что она итак понимает, что я хочу сказать. Согласно кивает раньше, чем я произношу:
- Это же Сашка. Он выбирает один раз. Потом просто перестает видеть другое. Вот как с этими долбаными горами. Его переклинило еще в школе и всё. И навсегда. Он ведь и любимые вещи не выбрасывает, даже если там дыр больше, чем целой ткани. И я верю, что на фиг она ему не сдалась, эта Надя, да вообще никто. Вот он такой...Знаешь, мне больше больно от того, что свои горы он полюбил раньше, чем меня. И они теперь будто всё время первые. А я - младшая жена.
- Главное, чтобы любимая, - отвечает на это Влада.
45. Саша
27 марта.
- О, Валерьич, здоров. Так и знал, что здесь тебя найду, - Теймураз заваливается в инструкторскую как-то широко и шумно, делая ее сразу меньше раза в два.
Несмотря на то, что вслух здоровается только со мной, руку сначала протягивает всем остальным – развалившемуся на диване Кольке, нашему Арсику, наливающему себе кофе, Таймурову, уткнувшемуся в телефон, и только потом падает на стул рядом с моим столом.
- Хорошо отдохнул? – отрываюсь от апрельской сетки расписания, которую уже почти добил.
- Да ну в жопу этот Египет, - чешет Теймураз живот, - Кроме отеля и податься некуда, как медведь в клетке.
- Знаю, да, - бормочу, открывая почту.
- Но Нинка с Гулей довольны. А в нашем деле это главное. Так что на ближайшие полгода вопрос с пляжем и all inclusive закрыт, - подводит мой приятель нехитрый итог, - Так, а ты? К отпуску готов?
- Да, у меня самолет в Питер завтра в двенадцать, рано утром стартую, так что давай. Принимай дела. Там по налогам я тебе памятку написал, что проверить. У меня не факт, что возможность будет на Камче нормально проконтролировать Борисову.
- Блять, апрель, квартал же закрывать, ну ты умеешь на меня всякую херню сваливать, Сань. Как всегда! - морщится страдальчески Тэм, на что я смеюсь и хлопаю его по плечу.
- Терпи, солдат. Атаманом станешь.
Мужики ржут в инструкторской от того, как Теймураз картинно закатывает глаза, а я встаю со своего кресла, уступая ему рабочее место. Пусть графики просмотрит – проверит сам.
***Домой возвращаюсь совсем поздно, за полночь. Всё бросать и уезжать на целый месяц почти – всегда тяжело. То и дело всплывают какие-то детали, которые срочно необходимо проработать. С одной кухней промучился часа два, что уж говорить об остальном комплексе.
Раньше мне всё это давалось легче, а сейчас совсем медленно идет, через силу. Будто валун в гору тащу на своем горбе. Останавливаюсь посреди склона, озираюсь по сторонам, вытирая пот со лба, и не пойму – для чего?!
Для чего мне этот комплекс большой с гостиницей, рестораном, секцией собственной, учебным детским склоном, отдельной базой… Это ж, блять, сколько труда, суеты, времени, а я один.
Мне столько денег на хрен не надо. Мне бы самому и с походов хватило с головой.
Чтобы просто детям посылать? Да, цель хорошая, но, когда результата своих усилий собственными глазами и не видишь, это всего лишь бездушные цифры с нулями на экране твоего телефона. Призрак. Кнопку нажал и нет. А куда оно ушло, зачем?
Да и, честно сказать, так ли моя семья во мне теперь нуждается?
Это раньше я мог запретить Лизе брать деньги от отца. Все, что ему оставалось – класть детям неплохие суммы по праздникам на банковские счета, которые он сам же для них и открыл, чтобы, достигнув совершеннолетия, они сразу могли свою жизнь без оглядки на родителей строить. А вот мы с Лизой…
Как Керефов назвал меня альфонсом тогда, при первой встрече, что я с дочкой его ради денег, так и всё.
Меня переклинило. Ни копейки не надо. Сам справлюсь. Да и в принципе, Тигран Рустамович – не тот человек, который способен уважать мужчину, не обеспечивающего свою семью. Брал бы я, он бы давал молча, а сам и за человека меня не считал. И я, и Лиза это прекрасно понимали.
Но сейчас…Как Киска меня через колено, играючи, поломала с этой квартирой, сразу всё расставив по своим местам. Причем тут твоя гордость, Саш, да? Мы больше не семья…
С одной стороны, хорошо, конечно, что умри я завтра или стань бомжом в одночасье, мои дети по миру не пойдут. С другой…А ради чего теперь жилы рвать, а? Для себя? Да по хер мне – я в палатке проживу…Где она, блять…мотивация???
Ради чего я сейчас вообще живу?
Я устало бреду домой по заснеженным, раскрашенным черными проплешинами весенних прогалин улицам, и ни хрена не нахожу ответа на этот вопрос. Бреду домой, где меня ждет только глухой слеповатый пес, где в детских уже пыль на кроватях, где в спальне до сих пор пахнет Лизкиными духами, но по истечению времени этот неуловимый тонкий аромат стал холодным и колким, словно из могилы. Весь дом – кладбище нашей общей жизни, нашей мечты.
И уже не радует ничего, даже когда выхожу из него. Знакомые раздражают, туристы бесят, работы вытягивает последние жилы, отравляя тоской и унылом однообразием каждого дня. И даже горы…Именно эти мне слишком знакомы. Каждый камень, каждый куст не только давно изучен, но и пропитан какими-то воспоминаниями. Воспоминаниями, связанными с моей разрушенной семьей. И нет уже того звенящего внутри восторга от видимой мощи природы, той чистоты. Всё заляпано, все тоскливо. Достало всё.
Хотя, наверно, просто устал: от пустой холодной постели, от звенящего
