Мой сладкий грех - Ника Орлова
Без интереса слушая, что говорит его тренер, он потянулся рукой к бутылке воды перед ним, камера уловила этот момент. Вот он откручивает крышку, пьет и меня простреливает током. Всматриваюсь, но на экране уже другая картинка, в объективе снова тренер. Откручиваю назад, увеличиваю руку, подносящую бутылку ко рту.
Не может быть! Дрожащей рукой увеличиваю еще — на внутренней стороне предплечья над кистью вижу татуировку NiKa. Один в один мой логотип, такой же сейчас светится неоновым светом над входом в мою студию, такой же на его портрете, который висит в кабинете. Тысячи иголок врезаются в голову, я не знаю, как это воспринимать, не мог Волков, будучи уверенным в измене, набить такое. Ничего не понимаю, что происходит вообще? Сердце трепещет, по телу расползаются мурашки, как понять?
Беру телефон и набираю Ольгу Жданову. Не знаю, будет ли она со мной общаться, они уехали в Германию сразу после отпуска? и после этого мы созванивались с ней всего пару раз, еще когда я была с Назаром.
— Алло!
— Оля, привет.
— Ника, рада тебя слышать! — на позитиве, уже хорошо.
— Как вы поживаете?
— Ничего, все хорошо. Правда, уже надоела зима, а еще ни конца, ни края. Уже хотим на море в отпуск, — по интонации слышу, что улыбается/ — Nы как? Как твоя студия?
— Все отлично, взяла еще три человека, с клиентами проблем нет, иногда даже слишком много работы. Сейчас занимаюсь заказом от крупной гостиницы, некогда расслабляться.
— Рада за тебя, никогда не сомневалась, что у тебя все получится.
— Спасибо. Только не все получилось…
— Девочка моя, — ее тон становится серьезным, — я не знаю, что там у вас произошло, но он любит тебя, несомненно.
Вздыхаю глубоко. Что это теперь изменит?
— Скажи, ты не знаешь, когда он сделал татуировку над правым запястьем? Я только что смотрела пресс-конференцию и увидела. Ее не было, когда он уезжал.
— Он сказал, что набил в Москве, когда был в поездке, а ночью вы расстались. Собирался свести, но так и не сделал этого. Я не задаю вопросов. Он не говорит об этом. Только однажды открылся, не знаю, что на него нашло. Виктор был на ночном дежурстве, Назар пришел в гости, был под шафе, я удивилась даже, он же вообще не пьет. Предложил сварить Глинтвейн. Когда выпили, все, что сварили, разговорила его. Рассказал в общих чертах о ссоре и про татуировку тоже. Плохо ему, Ника, очень плохо. Я видела его за это время всего несколько раз, он надломлен и задет. Но пока у него есть к тебе чувства, мне кажется, ты можешь все вернуть на круги своя.
— Есть вещи, которые я не в силах простить. Ничего невозможно вернуть, к сожалению.
— Жаль…Вы такие классные… И такие молодые и глупые. Прости, Витя звонит по другой линии. Не пропадай, звони, я всегда рада тебя слышать. А летом обязательно увидимся.
— Хорошо, пока.
А потом был бой. Я смотрела его на нервах, в жизни так не переживала за него. В первом раунде он примерялся, изучал соперника, пропустил пару ударов. Но уже во втором пошел в атаку по полной. Я никогда не видела Волкова таким на ринге. Он был зол и жесток, казалось, он хочет убить бойца напротив. Он загонял его в угол и бил жестко и беспощадно, нанося удары так, что я стала переживать за его состояние.
В пятом раунде судья пытался остановить бой, Волков получил небольшое рассечение и в ответ нанес удар, от которого у соперника образовалась гематома на глазу. Но тот сказал судье, что будет продолжать.
В шестом раунде Назар, не обращая внимания на удары по своей голове, нещадно отвечал тем же, и практически перед звуком гонга отправил оппонента в нокаут. Публика взревела, для поклонников Стального волка это было символично. Бой закончился так, как предвещал соперник, только Волков разделал его по полной.
Вымотанный и уставший, со струйкой крови из брови, он пошел в свой угол, команда поздравляла его, друг друга. А он только угрюмо кивал, никакой радости от победы. И снова этот мрачный задумчивый взгляд. О чем ты думаешь, Назар? — мысленно посылала ему вопрос, который так и остался для меня без ответа.
Из-за аварии на последнем перекрестке, и скопившейся в результате пробки, на кладбище попадаю, когда батюшка уже начинает отпевать Оливию Назаровну. Подхожу ближе к большому скоплению людей, улавливаю взглядом родителей и Дашу, она прилетела без Дениса, мы не виделись больше двух месяцев. Машу ей незаметно рукой, сама останавливаюсь позади стоящих вокруг церемонии. Я не так часто бывала на подобных мероприятиях, они всегда выводят меня из строя, но я стараюсь держаться, хотя мне сразу хочется плакать.
Нахожу глазами Назара, он стоит рядом с родителями, в отличии от других, без зонта. Мелкий моросящий дождь спускается на волосы, на лицо. Одет дорого, но просто — черная короткая куртка, джинсы. Их порода настолько шикарна, что ему не нужны дополнения, он сам любую одежду украсит собой. Огромный, внушительный, такой серьезный и задумчивый, челюсти крепко сжаты, он стоит ко мне в профиль и мой желудок скучивается в тугой узел. Как же мне хочется подойти и обнять его, разделить с ним утрату, просто прижаться и поделиться теплотой. Но мое уязвленное самолюбие тормозит меня уже на этапе мысли. Нет, его поступку нет оправдания, теперь это просто прошлое.
К концу церемонии дождь прекращается, я закрываю зонт и подхожу ближе, возле могилы остались самые близкие, человек пятнадцать. Кладу цветы на холмик, поверх множества других букетов, поднимаюсь и оказываюсь в полуметре от Назара.
— Привет, — бах, бах, бах, слышу свое сердце почти в районе горла.
— Здравствуй, — челюсти стискиваются с невиданной силой, больше его лицо ничего не транслирует, в глазах лишь на мгновение загорается жизнь, но так же быстро гаснет.
— Мои соболезнования, мне очень жаль…
— Спасибо.
И все… Нам больше не о чем говорить, тем более, не место и не время. Прохожу к дяде Владу, обнимаю. Он прижимает к себе крепко, по-отечески.
— Она тебя любила.
— Я ее тоже. У меня про вашу маму самые теплые воспоминания.
— Ждем тебя в ресторане.
Киваю, нахожу глазами Дашу, она подходит ко мне и мы, замедляя шаг, выходим самые последние с кладбища.
