Мотылёк над жемчужным пламенем (СИ) - Прай Кэрри "Kerry"

– А ты ему больше не нужна, – безжалостно подытоживает он, отчего я не выдерживаю, прячу блокнот в кармане и направляюсь к выходу.

– На сегодня всё. Увидимся завтра. Проштудирую библиотеку на предмет жизненных, но более позитивных примеров, ибо есть риск превратится в драматический кружок. Уверена, такие бывают. Если нет – придумаю.

Вылетаю из аудитории, словно ошпаренная. Короткая исповедь превратилась в болезненную сонату. Сам чёрт поиграл на нервах, и только я тому виной.

Вот зачем я ковыряю старую рану? Зачем создаю свежую?

Не успеваю отдышаться, как натыкаюсь на Гену. Начальник буквально налетает на меня и не даёт упасть в самый последний момент – держит за ворот халата. Он заполошный, лохматый и немного пугает.

– О, Тарасова, вот ты где! Тебя-то я искал!

– Я не ходила к больным. Они всё выдумали, – нелепые оправдания вылетают прежде, чем приходит сознание. – Я больше так не буду. Только не ругайся.

– О чём ты? – явно недоумевает он, но порабощённый головной суматохой, отвлекается на главное. – К тебе пришли. Какой-то парень – давний знакомый, я проводил его в твою комнату. Он ждёт тебя там. Поторопись.

Глупое сердце наивно разбухло. По позвоночнику пробежали мурашки.

– Парень? Ко мне?

– Господи, да! Парень-парень, – нервно закивал Гена. – У меня сейчас важный очень визит, так что будь добра, в кабинете не мелькать. Договорились?

– Конечно. Как скажешь, – меня переполняла радость.

– И ещё, – добавил он, прежде чем уйти, – не забудь про концерт. Подготовься как следует. Это важно.

Последнее я уже не слышала, потому что сломя голову мчалась в гостевую комнату. Туда, где сейчас проживаю. Туда, где сейчас меня ждёт незнакомец. У двери в комнату мне пришлось притормозить, чтобы восстановить дыхание, но пальцы, словно магниты, потянулись к ручке. Дверь отворилась.

– Кирилл? – покачнулась я, от накрывшей волны разочарования. – Мама?! – равновесие было вовсе потеряно, отчего я вцепилась в дверной косяк.

Вот так всегда. Твоя электричка уезжает со станции на последних секундах, как только твоя нога коснулась пирона. Ты мечтаешь выспаться в единственный выходной, в то время как соседи устраивают внеплановые ремонт и елозят дрелью по стенам, будто по твоим мозгам. Покупаешь долгожданную обновку, а потом замечаешь аналогичное изделие на своей высокомерной однокласснице. И, наконец, спишь и видишь, как встречаешься с парнем безутешного сердца, вкушаешь это сладкое мгновение, трепещешь, а на деле натыкаешься на бывшего парня, бонусом к которому прилагается мама. Женщина, что позабыла о принципах и беспощадно сожгла книгу морали.

– Что вы здесь делаете? Кто впустил?

– Спокойно, Варя, всё нормально, – выставив ладони начал тот, кто после расставания не постеснялся пустить слухи. Тогда на факультете обо мне сложили не лучшее мнение, а ведь я даже с ним не спала. – Твоя мама попросила меня об этом. Ты должна с ней поговорить. Должна выслушать.

– Должна?! – на смену шоку пришёл гнев. – Вы издеваетесь?! Уходите!

– Не прогоняй меня, Варя, – молит мать, виновато поджимая напомаженные губы. – Не злись на Кирилла. Это я всё устроила. Злись на меня.

– Да будет тебе известно, мама, я и так на тебя злюсь. Лет так пятнадцать!

В комнате становится тесно, отчего Кирилл выходит из помещения, сопроводив себя стуком начищенных каблуков. Он всегда следил за собой. И только за собой.

– Пожалуйста, Варя, дай несколько минут.

Не скрывая презрения, я смотрю на мать, которая не утратила красоту, но потеряла прежний лоск. Белокурые локоны лишились блеска, как и глаза надменности. Она выглядит подавленной, такой подбитой пташкой, но едва ли вызывает сочувствие. Так же ничтожно я выглядела в её глазах, когда та рассказала об измене. Это невозможно принять, если с самого детства в тебя упрямо вдалбливали идеализм, что по существу оказалось полным идиотизмом. Мама поняла это только сейчас.

За что боролась, на то и напоролось. От слова: напарываться.

– Говори, у меня мало времени, – максимально грубо, как только позволено с непутёвым родителем.

– Почему ты меня избегаешь? Почему не даёшь шанса исправиться? – она бьёт пальцами по губам, будто молится.

Из моей груди вырывается истеричный смешок.

– Начала с претензий? Плохая тактика. Плохая, плохая мама.

– Перестань, Варька. Я ведь из самых добрых побуждений. Если бы ты знала, как я мучаюсь. Не сплю уже год. Скучаю по тебе. Аришку вижу постоянно, подросла. Отец и тот не злится. Только ты у меня – как камень на сердце.

– Какое, к дьяволу, сердце? – возмущаюсь я. – Камень – есть твое сердце.

– Дочка…

Детская обида – чувство крайне острое. Я режусь об него не первый раз, ведь мама преуспела в заточке. И даже сейчас, не обращая внимание жгучую ненависть, юная Варя стремиться упасть в её объятья, но осекается и прячет горькие слёзы.

– Уходи, – прошу я, с трудом сохраняя холодность. – Ещё не время.

– Но ведь я хочу мира…

– Да чёрт возьми, мама! – срываю голос. – Хоть раз в жизни перестань быть эгоисткой и прислушайся ко мне! Я не могу, ясно?! Сейчас не могу! У тебя всё просто: сказала – не подумала. Захотела – сделала. Ударила – забыла. Но я из другого теста. Мне даже говорить с тобой больно, не то что видеть. Ты снова и снова делаешь мне больно. Остановись. Пожалей, и быть может я пожалею тебя.

Как бы не был громок твой крик, ты не избавишься от горечи. Я не избавилась.

– Хорошо, я уйду, – лихорадочно кивает мать, а её густые слезы собираются на жирном слое красной помады. Пролетая мимо меня, она позволяет себе короткое прикосновение. Моя щека горит в её мягкой ладони. – Дай мне знать, когда будешь готова. Я буду ждать сколько нужно. Люблю тебя.

Не припомню, чтобы кто-то ранее признавался мне в любви, но впредь мне не хотелось слышать подобное. Слишком больно…

Мать уходит, а я смотрю ей вслед. От былой уверенной походки не осталось ни следа. На деле я давно её простила, просто мне нравилось эта неопределённость. Умело балансируя между холодом разговоров и нежелании встреч, но в тоже время не рубя по канату, я оставляла её в состоянии вечного беспокойства. Это некий урок, который мне хотелось преподать свой матери. Она должна была прочувствовать это внутренне разрушение, когда невозможно вдохнуть по-новому, ибо в лёгких витает старая пыль. Нет, я не желала ей вечных мучений, но сдаваться не торопилась.

Выстрел сделал она, я лишь взмахнула перчаткой.

Выкрав из лаборантской таблетку успокоительного, я шагаю в библиотеку – а точнее в захламлённое помещение, где два шатких шкафа, до верхов забитые соответствующей литературой о вреде разнообразных пороков и несколько скрипучих стульев для удобства чтения. Мне нужно время одуматься. Успокоиться. Собраться.

В читальне пусто, лишь слышен звонкий храп. Объятая любопытством, я иду на яркий звук и замечаю мужчину. Он сладко спит, лицом в журнал «Сухое будущее». Его веснушчатый череп просвечивается за белой сединой. Колено временами дергается. В страхе, что тот задохнётся, трясу его за плечи. Настойчиво.

– Эй, вставайте. Здесь нельзя спать. Где ваша палата?

Старик замолкает, недовольно отмахивается и поднимает на меня донельзя заспанный взгляд. Лицо распухшее, будто пчёлы покусали. Но даже это не мешает разглядеть знакомые черты. Родные ямочки. Родные морщинки.

Земля уходит из-под ног. Я не верю собственным глазам.

– Варя? Доченька? Это ты? – его покидает остаток сна, а меня разум.

– Папа? То есть… Анатолий! Как же вы здесь?

Глава#30. Витя

Я распрощался с наркотиками, но не перестаю быть зависимым…

Мы с отцом добрались до реабилитационного центра «Твой шанс» безмала на пяти маршрутках и в каждой Анатолий попросился выйти, но едва ли мечтал об уборной. Его заплывший глаз то и дело поглядывал в сторону дома. Старичок переживал, ведь теперь его скучная жизнь в корни изменится, а точнее станет в разы бесполезнее и преснее. Мне ли не знать, как отрава способна скрасить мысли, дни, существование в целом, но также приятно обходиться без неё. И только его выбор: познать это чувство или продолжить вышагивать по фальшивому раю в кандалах.