Женщина, я не танцую (СИ) - Танари Таша

Обескураженная столь щедрым предложением о членовредительстве, Алена лишь молча забрала вещи и скрылась в ванной. Логика Ковалевой была окончательно деактивирована, и девушка решила просто плыть по течению. В конце концов, ведь действительно интересно, когда не только не знаешь шаги наперед, но и предположить не берешься.

Минуту спустя она задумчиво рассматривала себя в зеркале и чувствовала некоторую незавершенность образа. Как минимум не хватало белья, как максимум юбки или брюк. В дверь поскреблись, давая знать, что огромным запасом терпения не располагают:

– Ты закончила?

– М-м-м… мне кажется…

– Чего-то не хватает, – заявил рыжий тиран, прикидывающийся безобидным художником.

Он без зазрения совести просунул голову в ванную комнату и теперь придирчиво изучал будущий шедевр.

– Считаешь? – ехидно уточнила Алена, но заметив, что Костя абсолютно серьезен, решила что «это диагноз». А потому уже спокойнее добавила: – Вот тоже подумала об этом.

– Момент, – он вновь скрылся из поля зрения, чтобы через пару секунд появиться с ее японской шпилькой для волос.

Вот же глазастый какой! Действительно с пользой дела в вещах копался.

Прежде чем от последней мысли Алена успела залиться краской, Костя оказался позади и невероятно нежными движениями собрал и заколол ей волосы. Оставил только одну небольшую прядку у виска. Затем чувственно провел носом от основания шеи к уху Алены и собственнически прижал девушку к себе. Вдохнул полной грудью и на выдохе произнес:

– Вот теперь идеально!

Из зеркала на Алену смотрела несколько эксцентричная дама с ярким румянцем на скулах и отдающим безуминкой блеском в глазах. В распахнутом вороте объемной, сильно не по размеру рубашки, провоцируя фантазию, выглядывали кожаные ремни.

И ничего лишнего. В буквальном смысле.

Хорошо хоть мужская сорочка с легкостью заменяла Алене платье, прикрывая от слишком уж пристального взгляда Лисовского. Смутиться сильнее она уже не могла, а в какой-то момент осознала, что и не хочет. Происходящее доставляло ей удовольствие, и отказываться от него под предлогом вымышленных правил приличия она не собиралась. Однако это не помешало Алене произнести следующее:

– Уважаю твой художественный вкус, но за порог этого номера в таком виде я и шагу не сделаю.

Взгляд Кости изменился, из восхищенного вновь стал оценивающим. Будто последняя мысль ему в голову не приходила, а теперь потребовалось вписать собственные затеи в суровую прозу жизни.

– Да, это верно. Не сделаешь, – как-то угрожающе подтвердил он, будто она не о том же самом говорила, а наоборот, порывалась пуститься во все тяжкие. – Хватит с тебя совершенно непотребной экипировки по утрам на яхтах.

– Не тебе жаловаться, – чутко уловила посыл Ковалева.

– Не мне, – согласился Лис и мечтательно улыбнулся. – Но леди так себя не ведут.

– А я и не она, сам говорил.

– Не она, – вновь не стал спорить Костя: – Ты Мадонна. Мой переменчивый ангел и моя муза.

Готовая сорваться с губ Алены колючая реплика испарилась, оставшись безмолвным потрясением. Если бы она не видела сейчас Костиных глаз, губ, лица, ни за что бы не поверила, но… Мужчина, который отражался в зеркале позади Алены, смотрел будто и не на нее, казалось, он любуется совсем другой женщиной. И говорил он абсолютно искренне.

Ковалева не стала ничего уточнять или доказывать обратное. Она просто чувствовала, что Костя в этот момент смотрит иначе. И она готова была стать для него кем угодно, и ангелом, и демоном… да хоть чертом с вилами наперевес! Ей близкое знакомство с волшебными тварями не в диковинку, а ему сейчас важно – это Алена тоже ощущала так остро, будто сама стала сопричастна к таинству чужого творчества.

Так оно на самом деле и было.

И она слишком уважала такие вот моменты, поглощающие разум творца, когда в глазах окружающих он выглядит, мягко говоря, не в себе. Слишком трепетно к ним относилась, не понаслышке зная, насколько хрупки и пугливы состояния выхода за такие прочные, такие приземляющие границы физической реальности.

Да и отказываться от божественного звания и возможности постоять на пьедестале недостижимых идеалов Алена тоже не собиралась. Когда симпатичный тебе мужчина смотрит с обожанием и прижимает к груди, словно самую великую ценность, глупо упускать случай и лишать и его, и себя удовольствия продлить сказку. С нее не убудет, пускай творит!

Мадонна – значит, Мадонна.

Глава 24

Сегодня вечером Стас понял о себе одну важную вещь. Не то чтобы это стало каким-то потрясающим откровением или неожиданным знанием, но так ярко, четко и вовремя мысль оформилась только теперь.

Большую часть времени, пока длилось зрелищное, яркое, талантливое и, безусловно, достойное остальных похвал шоу, он смотрел не на сцену. Гораздо интереснее ему было наблюдать за Женей. Ловить ее эмоции, подмечать как меняется улыбка – оказывается, их у нее по меньшей мере пять разновидностей, – впитывать ее чистую радость и сознавать, что вот этот блеск в глазах отчасти и его заслуга.

Нет, дело вовсе не в том, чтобы быть хорошим и умелым мальчиком, знающим как сделать приятное женщине и самому получить от этого удовольствие. Сегодня он нащупал ту грань, что разделяет эти тонкие понятия. Испытал удивительное состояние, когда радость другого человека приносит гораздо большее наслаждение, чем если бы изначальной целью стали чисто эгоистические мотивы.

Отдавать, просто потому что хочется. Ничего не ждать взамен, а получать во стократ больше. Сложно для ума и для облекания в понятные языковые формы. Ведь подобные переживания рождаются вовсе не в голове, а на уровне груди.

Душа, сердце, чакры? Стас не брался влезать так глубоко в философию и трансцендентные понятия. Зато вспомнил понимающую улыбку одного мудрого учителя, с которым ему довелось познакомиться в Тибетских горах. Он рассказывал о чем-то похожем, но как объяснить то, что можно только прочувствовать? В подходящее время, когда станешь готов. И никакое знание не превратится в истину, пока человек ни примет его не на уровне ума, а на уровне осязания, ощутит в теле, встроит в свой образ жизни.

Тогда Стасу казалось, что он сумел ухватить суть. Неправда. В тот момент он лишь посеял зерна, а для всходов еще было не время. И учитель это видел, и улыбался. Да-да, той самой пресловутой улыбкой мастеров востока из фильмов. Будто их там специально подобному учат.

Нечто подобное Зимин испытывал, когда дарил подарки родным и близким людям, когда видел их реакцию, радость, слезы счастья в глазах. Когда, несмотря на сложные времена, берег своих сотрудников и старался создать для них лучшие условия. Но сегодня все было чуть иначе.

Женя не входила в его семью, не числилась в круге тех, о ком он считал своим долгом заботиться. Смешно сказать, да он и знал-то ее всего ничего! И тем не менее сияющее счастьем лицо именно этой девушки доставляло ему невероятное удовольствие, будто самому некто сверху щедро отсыпал подарков на Рождество.

– Что? – закончив аплодировать, Женя вернулась в реальность и только теперь заметила наблюдающего за ней Зимина. – Тебе понравилось?

– Волшебно, – ответил он, так и не повернув головы к сцене.

– Боже, я так рада! Они действительно потрясающая команда. Спасибо тебе за это путешествие и… – Женя вспомнила комфортный перелет, шикарный номер с умопомрачительным видом на Босфор, прогулку по окрестностям Бебека, где они успели поужинать перед началом шоу, – да за все, в общем! Ты подарил мне много эмоций, их я ценю больше чего-то вещественного.

– Я рад, – улыбнулся Стас, помогая подняться спутнице и пробраться на выход.

Он мог бы сказать и другое, например, что некоторые ценности у них совпадают или что тоже не остался обделен впечатлениями в этот вечер, но не захотел. Говорят, сдержанность украшает мужчину, а молчание порой лучше слов. Зимину вполне хватало восторженного щебета Жени.