Татьяна Тронина - Одноклассница.ru
– У-у, сколько можно ждать…
– Андрей Максимович, не капризничайте! – строго сказала Вероника. – Всему свое время.
– Участковая наша в шоке! – Он сел напротив, хитро подмигнул Веронике. – Не верит, что я до сих пор жив… И в больнице, где я лежал, тоже все врачи в шоке. Редкий случай чудесного самоизлечения… Они ведь на мне крест уже поставили!
Вероника с улыбкой смотрела на своего бывшего учителя.
Он в самом деле оживал буквально на глазах – появился легкий румянец на щеках, он прибавил пару килограммов, уже без особых проблем передвигался. Полностью вернулась память. Его организм перестал отвергать пищу – кахексия отступила…
Даже больше того – Андрей Максимович словно помолодел. Разгладились мелкие морщины на лбу, стали расти волосы на голове… И все это произошло в очень короткие сроки. В очень короткие.
Вероника, которая уже несколько дней как приступила к работе, заметила, что и с лабораторными мышами произошли подобные превращения. Есть же определенные показатели, свойственные определенному мышиному возрасту… Так вот, экземпляры, которые жили в Вероникиной лаборатории, явно отличались от своих сородичей – тех, на ком не испытывался витазион.
– Андрей Максимович, я нашла Клима.
– Иноземцева? Ба-а…
– Вы мне помогли.
– Вот, хоть чем-то я тебе пригодился! – обрадовался Андрей Максимович. – Как он?
– Хорошо. Вот, глядите… – Вероника протянула руку.
– Ну-ка, это что у нас… Браслет?
– Гранатовый браслет.
– Он подарил?
– Он. Вернее, он его сделал. Сделал специально для меня.
– Да ты что?.. – поразился Андрей Максимович. – Вот это да… Данила-мастер! Этакая красота…
Вероника повернула запястье – в глубине темных, почти черных камней вспыхнуло пурпурное пламя… Черное и красное.
– Точно кровь… – разглядывая браслет, завороженно пробормотал Андрей Максимович. – А тебе, Одинцова, поразительно идет этот камень, гранат… Какое-то такое цветовое сочетание… – Он пошевелил пальцами. – В общем, к лицу. А Иноземцев, он уже в детстве рукастым был. Все, к чему прикасался, – оживало. Ну да ты знаешь…
– Я его так люблю! – вырвалось у Вероники, она даже покраснела невольно.
Андрей Максимович задумался, ущипнул себя за ус. Видимо, хотел о чем-то спросить („А как же Тарас?“), но передумал.
– Вы вместе приходите, вот что, – наконец важно заявил он. – Сто лет Иноземцева не видел!
– Андрей Максимович…
– Да, детка?
– Скоро будет суд… Господи, да не пугайтесь вы! Клим должен вернуть себе имя… Придете? Свидетелем?
– Господи, да в чем вопрос! А почему Клим должен вернуть себе имя?
– Ох, долгая это история… Ей двадцать лет.
Вероника в общих чертах пересказала все то, что произошло когда-то на Переведеновском кладбище, у склепа Черного Канцлера. Что произошло и почему.
Андрей Максимович выслушал эту историю, потом долго молчал. Потом высказался:
– Безобразие! Ноги Николаеву оторвать надо… И Свиркин тоже хорош. Это все мои упущения. Я бы сейчас, если бы классным руководителем был, совсем по-другому воспитательную работу проводил бы. И предмет свой иначе преподавал бы!
Он достал откуда-то тетрадь.
– Вот… Это я тут свои мысли записываю. Воспоминания и все такое… Какой должна быть нынешняя педагогика. Дети-то изменились! – грозно заорал он, словно кто-то смел ему возражать. – И учитель должен это брать во внимание…
И он без всякого перехода, очень бодро, принялся рассказывать Веронике о том, какие задачи должны стоять перед современным учителем. И как надо заинтересовать учеников – чтобы те хорошо знали химию.
– …Без химии теперь – никуда! Вот послушай, какую я методику стал разрабатывать… – Андрей Максимович разошелся и громко, с воодушевлением, размахивая руками и тетрадью, излагал свою методику.
Вероника с улыбкой его слушала.
„Нет депрессии, появился интерес к жизни. Увлечен. Это тоже результат действия витазиона?..“
В дверь на крик заглянула Саша Мессинова, дочь Андрея Максимовича, в цветастом переднике.
Посмотрела на отца, махнула рукой, добродушно усмехнулась и ушла. Скоро с кухни потянуло пряным ароматом овощного бульона.
* * *В начале августа в Москву приехала Светлана Викторовна.
Она позвонила Веронике и сказала, что хочет ее видеть.
– Мама, а где ты остановилась? – удивленно спросила Вероника.
– У Тараса, где же еще, – холодно произнесла мать.
– Заходи к нам. Сейчас я тебе адрес скажу…
– Куда это – к вам? Не говори чепухи… Твой дом здесь.
– Мама!
– Хорошо, встретимся где-нибудь на нейтральной территории. И умоляю, приходи одна, – жестко произнесла Светлана Викторовна.
Они встретились в центре, в небольшом скверике, рядом со станцией метро.
– Мама… ну здравствуй! – Вероника поцеловала Светлану Викторовну в щеку, та с каменным лицом приняла этот поцелуй, но ответных ласк себе не позволила. – Ты сердишься на меня, да?
– Можно подумать, тебя это волнует – сержусь я или нет… Как будто это что-то может изменить! – мрачно буркнула мать.
– Может, пойдем в какое-нибудь кафе?
– Обалдела! У меня нет таких денег – по московским кафе таскаться.
– Каких денег? Что ты, сейчас такой разброс цен, есть очень недорогие места… И потом, я заплачу!
– Откуда деньги-то? Твои или этого твоего, нового?
– Старого… – машинально поправила Вероника, имея в виду то, что Клима она знала с детства.
– Тем более! Я на его деньги только стрихнину себе могу купить!
– Мам, что с тобой? – с тревогой спросила Вероника.
Они сели на скамейку. Рядом в детской песочнице шумно распивала пиво компания молодых людей, на скамейке напротив спал бомж.
Светлане Викторовне и самой стало неуютно здесь, но менять своего решения она не собиралась. Сказано же – никаких кафе!
– Со мной? Со мной все в порядке. Не переживай, скоро подохну… Уже недолго осталось.
– Ты больна? – Голос у Вероники дрогнул.
– Ник, ты сама подумай – в моем возрасте разве можно быть здоровой?!
– Тебе всего шестьдесят два.
– А! Вот ты доживи до моих лет, тогда и скажи, каково это… Я с утра до вечера кручусь как белка в колесе, сплю по четыре часа в сутки!
– Это из-за своего питомника? Мам, но если это так тяжело, зачем взвалила на себя такую ношу? – в отчаянии спросила Вероника.
– А кто, если не я? Что ж, усыпить теперь всех собак, да?! Я знаю, ты известная живодерка…
Привычное тупое отчаяние охватило Веронику. С матерью было невозможно спорить – каждый раз она поворачивала разговор таким образом, что Вероника оказывалась виноватой. Причем истина как таковая совершенно не волновала Светлану Викторовну – ей надо было в любом случае уязвить дочь.