Робин Эдвардс - Игра без правил
– Шестьдесят секунд!
Челси кивнула. Ее руки отчаянно дрожали. Ей вдруг захотелось в туалет, но она вспомнила, что уже бегала туда всего пять минут назад. Кровь громко стучала у нее в висках, а от волнения перехватило дыхание.
– Эй, красавица, – услышала она справа от себя. Она подняла голову и увидела Коди, приготовившегося к выходу. – Все будет замечательно, поверь мне.
Она постаралась улыбнуться и громко прошептала:
– Почему я должна тебе верить?
– Я тебя когда-нибудь обманывал?
– Нет. Ну и что из этого?
Даже в тусклом свете рабочих огней сцены она заметила, как взволнованно блестят его пронзительно-зеленые глаза.
– А то. Если все пройдет гладко, то, может, поужинаем вместе? – с улыбкой прошептал Коди.
Челси ликовала. Ужин наедине с Коди Флинном? Да она всю жизнь мечтала о таком приглашении!
– Идет. – Но вдруг нахмурилась. – А вдруг провал?
Коди стрелой выскочил на сцену и упал на колени рядом с Челси.
– Все будет прекрасно, крошка. – Он быстро поцеловал ее в губы. – Ни пуха ни пера!
Челси почувствовала, как бешено заколотилось ее сердце при прикосновении его губ. Она нагнулась и поцеловала его горячо и нежно.
– Если все будет хорошо, могу я рассчитывать на вознаграждение?
Коди кивнул, и тут на сцене вспыхнули софиты, а узкая полоска света под занавесом начала медленно тускнеть и наконец погасла. Он подскочил и бросился за кулисы. Челси чувствовала, как горят у нее щеки. Звук открывающегося занавеса легким эхом отозвался в притихшем зале. Но руки Челси уже не дрожали. Теперь все мысли ее сосредоточились на игре. Отныне ее имя – Кэсси Фрэнкс. И весь Нью-Йорк будет у ее ног.
Итак, спектакль начался.
Занавес медленно открылся, яркий свет прожекторов ударил в полную силу. Действие первое. Сцена первая. Декорации представляют гостиную в роскошном поместье семейства Фрэнкс. Художники потрудились на славу: дорогостоящий облицовочный материал полностью создавал иллюзию добротной мебели, выполненной из тяжелого дерева. Сцена была оборудована сложной компьютеризированной системой технических приспособлений, обеспечивающих смену интерьеров в зависимости от развития действия. Все смонтировано и работает четко, без единого сбоя. Посреди сцены на бархатном диванчике в стиле королевы Анны сидит Кэсси Фрэнкс и рассеянно разглядывает свои руки.
Челси почувствовала, как огонь прожекторов жжет ей кожу. Она покосилась на зал: там, за краем сцены, простиралось покрывало темноты. Но она знала, что оттуда, из этой темноты, на нее смотрят сотни глаз. Ощущение было восхитительное.
Мелодично звякнув хрустальной крышкой, Аманда закрыла графин, повернулась и жестким, назидательным тоном произнесла:
– Кэсси, ты ведешь себя словно ребенок. Мы все чувствуем, как нам не хватает твоего отца, но мне кажется, что ты впадаешь в крайность.
Кэсси посмотрела на мать, полуобернувшись к зрительному залу. Усиленный акустической системой, ее голос прозвучал уверенно и сильно:
– В крайность? Мама, да ведь он же умер! – Она порывисто поднялась с дивана. – И ты это называешь крайностью?
Джун обвела взглядом притихший зал: все зрители с благоговейным вниманием следили за каждым словом, которым обменивались Кэсси и ее мать. Когда на сцене появился Эван Чэмберс, публика заметно оживилась. Очевидно, у Коди Флинна были горячие поклонники и в Нью-Йорке. Вероятно, туристы, подумала Джун. И вновь стала следить за его игрой. Играл он превосходно. Как, впрочем, и все остальные. Каждое слово, реплика были безукоризненными. Пожалуй, они играли даже лучше, чем на генеральной репетиции два дня назад. Правда, публика, к удивлению Джун, порой принималась хохотать там, где, по ее мнению, не было ничего смешного, и оставалась серьезной там, где можно было посмеяться. Но сцены Кэсси с матерью получились особенно трогательными. Кое-кто из зрителей достал даже носовые платочки, чтобы смахнуть слезы. Это было именно то, чего добивалась Джун.
Единственное, что беспокоило ее на протяжении всего спектакля, – так это любовные сцены между Челси и Коди. На ее взгляд, оба немного переигрывали и были чересчур убедительными. Страсть, разыгрываемая актерами на сцене, не казалась ей столь очевидной на репетициях. Джун старалась убедить себя, что в ней говорит больное, измученное воображение. Она допускала, что на премьере актеры всегда выкладываются сильнее, чем обычно. Но тут было явно нечто иное. Она видела это по их глазам даже через темное пространство зрительного зала. Между ними чувствовалась какая-то особая связь, желание прикасаться друг к другу, взаимная тяга. Разумом Джун понимала, что все это – глупая ревность, но все же избавиться от нее не могла.
В конце первого действия, как обычно, она проскользнула за кулисы, где немедленно включилась в работу: давала советы, делала замечания, делилась впечатлениями о реакции зрительного зала. Своей энергией она заряжала актеров для второго действия.
Когда занавес закрылся во второй раз, Джун подумала, что второе действие можно было бы провести чуточку быстрее. Они закончили его на пять минут позже, чем обычно. Однако это объяснялось новыми паузами, в течение которых публика смеялась или аплодировала. Некоторые реплики Артура Трумэна, отличавшиеся особой лаконичностью и остротой, вызывали бурную реакцию зала. Хотя по правилам этикета в драматическом театре не принято аплодировать во время спектакля, взаимосвязь между зрителями и актерами была очевидной и магнетической. Джун чувствовала это и в отдельных эпизодах поздравляла себя с удачей.
В перерыве между вторым и третьим действиями Артур Трумэн снова наклонился к ней, как тогда, на генеральной репетиции, и с улыбкой прошептал:
– Джун, говорю тебе, это просто прекрасно! Не видел ничего лучше.
– Спасибо, Артур, – смущенно кивнула она, неохотно принимая его комплимент. – Но это и ваша работа. Верно?
Он с минуту удивленно глядел на нее, а потом энергично закивал:
– Да! Конечно, конечно.
Многочисленные доброжелатели окружили Джун, осыпая ее восторженными комплиментами. Это придало ей бодрости. Ведь все свои силы она положила на то, чтобы шоу стало полным триумфом. И чем скорее этот факт будет признан, тем скорее все, кто был занят в спектакле, смогут вздохнуть с облегчением.
И вот наконец в заключительной сцене Эван показывает Кэсси письмо ее отца, написанное перед смертью и полностью оправдывающее Эвана. Финальный поцелуй, и оба убегают за кулисы, взявшись за руки. И в следующее же мгновение зал взорвался бурной овацией. Успех был полным. Актеров не отпускали целых десять минут. Когда под громогласные крики «браво» Челси Дюран вышла на поклон, то весь театральный Нью-Йорк понял, что родилась новая звезда. К удивлению многочисленных скептиков, она играла действительно прекрасно. И, как заметила по выражению ее лица Лилиан Палмер, знала об этом.
Лилиан, сидевшая в своем инвалидном кресле у самой сцены, тоже хлопала, глядя на сияющую от счастья молоденькую белокурую актрису, кланявшуюся восторженной публике. Лилиан незачем было скрывать от себя, что она завидует. Это она должна была стоять сейчас на этой сцене. И аплодисменты должны были принадлежать ей, а не этой девочке. Усилием воли Лилиан взяла себя в руки, но мучительная тоска от того, что ее шанс возвратиться на сцену все дальше и дальше отодвигается, терзала ей сердце.
Наконец занавес закрылся, и все, кто был на сцене, со слезами бросились обнимать друг друга, упиваясь счастливыми минутами триумфа. Спектакль имел грандиозный успех, и каждый знал это. Эйфорическая радость и бурный восторг были поистине всеобщими. Никто не сомневался в том, что напишут завтрашние газеты. Чудо свершилось. Актерам удалось по-настоящему затронуть сердца зрителей, заставить их глубоко переживать и сочувствовать. Челси смеялась сквозь слезы: ведь в этот вечер осуществилась мечта всей ее жизни.
– Челси, – услышала она за спиной знакомый голос и почувствовала, как руки Коди нежно обняли ее за талию. Он прижался губами к ее уху и прошептал: – Ну, что я тебе говорил?
Она порывисто обняла его, охваченная общим ликованием. Казалось, оживлению, царившему за кулисами, не будет конца.
– Спасибо тебе, – поцеловала она его. – Ты тоже был на высоте.
Коди снова наклонился к ее уху.
– Не торопись хвалить, впереди еще целая ночь.
Она с недоверием заглянула ему в глаза. И снова почувствовала, как волна возбуждения пробежала по ее телу.
– Правда?
Коди вгляделся в оживленную толпу актеров, собравшуюся за кулисами. Джун нигде не было видно. Должно быть, ее захватили репортеры и сейчас она их обрабатывает. А это наверняка надолго. Ну и отлично. Он сможет преспокойно удалиться с очередной примой самого шумного шоу сезона. Он снова взглянул на Челси.
– Я заказал номер в «Хилтоне». Что ты на это скажешь?
