Елена Колина - Книжные дети. Все, что мы не хотели знать о сексе
– А у меня умер муж. Твой отец, – сказала мать, и это тоже были слова, после которых – как?..
Наверное, Зина обязана была понять ее боль, страх, растерянность, неумение смириться с новой ролью в семье. Но ведь это была боль матери за себя, страх за себя, а у Зины и самой себя хватало…
После отца остались деньги на книжке – много. Через два года деньги полностью сгорели. В то время деньги тоже уже потихоньку обесценивались, но это не вызывало беспокойства – денег было так много, что, казалось, они дают возможность жить-поживать еще много лет.
Не прошло и месяца после похорон, как мать разделила деньги между собой и Зиной.
– У тебя есть все, а у меня ничего, поэтому деньги мне.
Сказала об этом торжественно, обоим – Зине и Илье.
– Дальше – квартира. Вы понимаете, что это моя квартира? Я буду разменивать. Мне нужна большая трехкомнатная в центре. Ну, а дача… дачу пока продавать не буду, там посмотрим.
Илья краснел, бледнел, морщился, бормотал: «Что вы, как можно об этом говорить… поступайте, как хотите… Зина ни на что не претендует, зачем вообще об этом говорить…» Его чувства к отцу оскорблял этот дележ спустя месяц после смерти, он был потрясен горем, он скорбел, он любил отца, – он, а не мать!
– Что у меня есть? Что «все»? – спросила Зина Илью. – …Я всю свою жизнь здесь – пять минут до Невского, напротив окна памятник Некрасову, пять комнат, два камина, потолки с лепниной. Ты понимаешь, что останется после этого ее размена? Мы с тобой будем жить в однокомнатной на Гражданке.
– Поступай, как считаешь нужным, но… можно при мне не произносить больше два слова – «деньги» и «наследство»?.. – холодно сказал Илья. – Только два слова – «деньги» и «наследство». Твой отец заслуживает того, чтобы ты просто уступила.
Зина в ответ пожала плечами: он не понимает, ни один человек не понимает другого!..
Илья думает, что ей нужны деньги, дача, квартира. Нет или почти нет!.. Дача, квартира на Маяковского – дом ее детства, – это, конечно, важно, но все это не главное. Мама не договаривает, что Илья не достоин быть здесь хозяином, топить камин в гостиной, работать в кабинете. Это было так невыносимо обидно! Но и это не главное, – пусть.
Отец когда-то сказал ей – важно вовремя понять неизбежное, понять, что есть на свете вещи, которых у тебя никогда не будет. Эти слова относились к какой-то детской ерунде, – кажется, ее не приняли в класс скрипки. Для скрипки у нее не хватило музыкальных данных, и ей предложили класс фортепьяно, а Зина видела себя со скрипкой у подбородка и плакала – «хочу на скрипке!». «Ты никогда не будешь скрипачкой, – сказал отец. – И концертирующей пианисткой не будешь, даже просто первой в музыкальной школе не будешь – пойми, у тебя нет данных».
Главное – сегодня она поняла, что есть на свете вещи, которых у нее никогда не будет, к примеру мать, понимающая, нежная, на которую можно опереться.
– Квартира – это не важно, – рассеянно сказал Илья, – важно не поссориться.
Но они все-таки поссорились. Илья с матерью поссорились так, что мать пила валерьянку, а Илья пошел разгружать вагоны – ночью, на Московский вокзал.
Мать продавала книги. Илья не сразу заметил – она, совершенно как вороватый подросток, вынимала из шкафа с библиографическими редкостями по одной книге и распушала оставшиеся книги так, чтобы не бросалось в глаза. Любой из многочисленных антикварных бронзовых наборов, ваз, сервизов, которыми был набит дом, стоил больше… Очевидно, мать продавала библиотеку назло Илье, – она просто сошла с ума! – но Зине было не до того, чтобы подумать: боже мой, что же с ней происходит!
В «Старую книгу» отправились первое издание «Облака в штанах», прижизненно изданный Достоевский, «Дьяволица» Булгакова 1925 года…
Илья кричал тонким визгливым голосом, что он не позволит, это память, вся библиотека целиком, что он ляжет на пороге, продаст себя, как проститутка, что будет голодать и купит у нее библиотеку.
Мать кричала в ответ, что это не его дело, не его книги, не его память, что она беззащитна, что она повесит на дверь кабинета замок… Кончилось тем, что Илья в истерике хлопнул дверью и действительно отправился на вокзал и утром принес матери деньги, чтобы выкупить Булгакова, и сказал, – а на Достоевского принесу завтра.
А после статьи Ильи об отце отношения в семье стали гораздо лучше, выровнялись, они втроем – Зина с Ильей и мать – начали мирно разговаривать, шутить, опять превратились в семью.
На первый взгляд, это необъяснимый психологический феномен. Зина страдала, понимала, прощала, – простила душой, но не смогла простить телом, а мать… у нее такая неожиданная реакция была на статью! На то, что ее знаменитого мужа на всех углах называли «слабая женщина, погубившая мастера»… Мать показала, что уж она-то никак слабой женщиной не является – она принялась устраивать свою жизнь.
Потом, когда мать мгновенно вышла замуж, Зина думала: «Она как будто поняла, что все уже, все… с папой все – она не будет его вдовой, она будет навсегда никем».
Разве можно такое простить?..
Зина.P. S.
Ну вот, хотела «про Зину и Асю», а получилось про маму.
Ася! Мне сейчас с мамой очень трудно. Конечно, было бы гораздо легче, если бы она переехала к нам, но она пока не хочет.
Она как ребенок, утром звонит: «У меня 180 на 100», и я по голосу знаю – ложный вызов, привирает, хочет, чтобы я приехала. С тех пор как умер ее муж, я приезжаю к ней три-четыре раза в неделю – лекарства, продукты, книги, батарейки для приборов, и плюс еще один ложный вызов, получается, я бываю у нее почти каждый день. И каждый раз уговариваю: «Давай я тебя перевезу к нам». «Я не старуха, я молодая женщина, у меня еще есть личная жизнь», – отвечает она, и это правда.
Подозреваю, что это какой-то старый член Союза писателей… случайно получилась неприличная шутка!.. Нет, правда, – у мамы слабость к писателям, членам Союза. После папиной смерти у нее было два мужа, оба писатели, члены Союза.
Может быть, это к лучшему, что у мамы есть личная жизнь и она все еще живет не с нами, – из-за Маси. Я имею в виду, что Мася ведет себя не лучшим образом.
Мама может расстроиться – она так безумно любит Масю! Но она относится к ней совершенно не так, как ко мне, – за все хвалит, всем восхищается и просто тает от нежности.
Кстати, если уж зашла речь о квартире. Мама приходила к нам, брала Масю на руки, носила по комнатам и говорила, знаешь, так, самым своим торжественным голосом: «Это твоя квартира, я тебе ее завещаю». Она до сих пор любит сказать: «Мася, это твоя квартира, я тебе ее завещаю!»
