Елена Колина - Книжные дети. Все, что мы не хотели знать о сексе
На месте «Сайгона», любимого пристанища Асиного отца и его друзей, теперь был магазин итальянской сантехники. В витрине, за которой друзья раньше пили маленький двойной, сиял унитаз. Итальянский унитазище. «Сайгон» закончился, на дворе цвело другое столетие.
Как «Сайгон», Асин отец принадлежал другой эпохе, и его прежде знаменитая квартира, сыграв свою роль приюта неформальных художников, квартирных выставок, места счастья, дружбы, единства, стала не нужна. И вслед за метафизическим умиранием самоуничтожилась, исчезла, потому что была не нужна. Асин отец, представитель питерского поп-арта и времени «возьмемся за руки, друзья», сам был легендой, только пока никому еще не нужной. Прежде чем стать легендой, прежде чем снова воскреснуть, нужно умереть, вот он и умер. Такова была поэтически-метафизическая версия Ильи.
Но Асе он ничего не говорил, Ася и без того была жалкая. Такая же красивая, несмотря на пятимесячную беременность, еще красивее, – детская пухлость и наивность из глаз ушла, но жалкая.
Девочки хихикали, шептались и щекотали друг друга по-старому, им было всего-то под тридцать, они еще хихикали, но о многом уже не говорили. О пожаре, об одном отце – не нужной пока легенде, о другом отце – как Илья его предал. Не говорили, почему Зина и Илья не спят вместе, кто отец Асиного ребенка, как Асе жить и на что…
Вот о чем они бесконечно говорили – о Зининой матери. «Ты не должна, не должна… ты должна, должна… бу-бу-бу, бу-бу-бу», – бубнила Ася, гудела, как пчела, уговаривала Зину помириться с матерью.
– Подумаешь, вышла замуж, подумаешь, люди говорят… подумаешь, башмаков не износила, при чем здесь Шекспир, ты что, Гамлет, что ли…
– Господи, Ася! Дело не в том, что она вышла замуж меньше чем через год после папиной смерти! Хотя я никогда ей этого не прощу – подумай только, через восемь месяцев! Это же просто неприлично по отношению к папиной памяти!
– А может, у нее любо-овь…
– Если бы это случайно вышло, я бы еще поняла… наверное, поняла. А она совершенно осознанно действовала. Она вышла на охоту, как… как Бекки Шарп. Осмотрелась вокруг – кто разведен, кто вдов – и начала целенаправленно выходить замуж! Я недоумевала, почему она живет не дома, а в Комарово?.. Я думала, она грустит на даче, печку топит, в огонь смотрит, папу вспоминает, а у нее на соседней улице жених-писатель, а через два дома напротив – жених-физик!
– А почему она вышла за писателя, может, физик лучше? – обеспокоенно спросила Ася и хихикнула: – Я как еврейская мама, которая подарила сыну два галстука, а когда он один надел, спрашивает: «А что, второй тебе не понравился?»
Зина сердито отмахнулась:
– Знаешь, что люди говорят?.. Что она специально высиживала писателя, не могла оторваться от кормушки Союза писателей! Что ей, как хлеб, слова «писатель»«издание»-«переиздание»… Что она хотела снова быть писательской женой…Вышла замуж за какое-то ничтожество, только что член Союза. Он вообще не писатель, а деляга, жук! Он сейчас расцвел, выбивает гранты, поездки, то в Венецию на фестиваль, то в Бремен на конференцию.
– Бу-бу-бу… помирись… бу-бу-бу… помирись… ты подумай, у нас с тобой на двоих никого не осталось, только она… ты с ней три месяца в ссоре, она сейчас за границей, как приедет, сразу помирись… И не кивай мне, как болванчик! Киваешь, а сама думаешь: «Ни за что!»
«Ни за что!» – думала Зина. Кто спорит – худой мир лучше, у них с Асей на двоих одна мама осталась, все так, но… ни за что!
Дело действительно было не только и не столько в «мама вышла замуж». Но рассказать Асе правду невозможно. Ей можно рассказать все о себе, о том, что они с Ильей уже почти год не спят вместе – не спят даже в одной постели, обо всех своих душевных движениях. Но есть кое-что стыдное, семейное, бытовое, как у всех, и, чем больше «как у всех», тем невозможнее в этом признаться.
Деньги. Наследство. Если рассказывать все, получится, что поссорились из-за денег, а на самом деле это внешняя сторона, а под этим, как вода подо льдом и снегом, такая темная глубина…
Почему-то горе после папиной смерти, скорбь, все это мучительное… как-то все свелось к наследству, к деньгам. Как в пьесах Островского – маменька, а что мне оставил папенька? Или у французов – Бальзака, Мопассана… или у англичан – в завещании было сказано… или у Трифонова – обмен квартиры… вот черт, как у всех.
Мать после смерти отца как будто с ума сошла, куда-то ее не в ту сторону понесло. Она не говорила о самом важном, об одиночестве, о том, как жить, зато горячо обсуждала неважное – деньги. Прежде она была главная по материальной стороне жизни – покупала, добывала, ходила по антикварным магазинам и никогда не давала отчета… А теперь мать использовала деньги как оружие.
– При моем муже в нашем доме была уверенность в завтрашнем дне, спокойствие, – говорила она, будто это так, замечание в пространство, а на самом деле камешек в огород Ильи и большущий камень в Зину.
– Мама, но Илья журналист, он не может вагоны разгружать, – оправдывалась Зина, – он старается, зарабатывает… Но как с папой, у нас сейчас не может быть… Время изменилось, – у кого сейчас есть уверенность и спокойствие?
Все было не так: не купил, не принес – не добытчик. А если получил гонорар, купил, принес: «Разве твой отец растрачивал себя на быт?.. Этот человек откупается от тебя деньгами. Твой отец так не делал. Он говорил, что деньги – это дым».
Однажды Илья принес Зине подарок – серебряное колечко и серьги с бирюзой, Зина надела, похвалила, а у матери случилась истерика.
– Мой муж дарил мне не копеечные вещи, а настоящие драгоценности, – заметила мать.
– Мама?.. Мне нравится бирюза, – напряженно улыбнулась Зина и мысленно добавила: «Мне нравится бирюза, а ты выжила из ума».
– По Сеньке и шапка. Твой отец был настоящий писатель, а твой муж – балаболка. А ты ему служишь, как…
– Как ты папе, – съехидничала Зина.
– Да, я служила, но я служила таланту, а ты – посредственности, – надменно сказала мать.
– Просто не ты теперь главная, в кабинете – Илья, у дверей кабинета – я, а ты просто теща при зяте… Что ты все время со мной считаешься, кто какой писатель?! Ты завидуешь, что у меня все хорошо!..
Между ними бывали ссоры, но это были слова, после которых – как?..
– А у меня умер муж. Твой отец, – сказала мать, и это тоже были слова, после которых – как?..
Наверное, Зина обязана была понять ее боль, страх, растерянность, неумение смириться с новой ролью в семье. Но ведь это была боль матери за себя, страх за себя, а у Зины и самой себя хватало…
После отца остались деньги на книжке – много. Через два года деньги полностью сгорели. В то время деньги тоже уже потихоньку обесценивались, но это не вызывало беспокойства – денег было так много, что, казалось, они дают возможность жить-поживать еще много лет.
