Лариса Кондрашова - Замуж не напасть
Никто не звонит! Где эта несчастная Надежда? Подруга, называется! Когда нужна, так ее нет!
Евгения набирает знакомый номер, и трубку берет… Володя!
– Будь добр, позови Надю! – просит она, поздоровавшись.
– А разве она не у тебя? – растерянно спрашивает летчик. Часы показывают половину десятого. Поздновато бродит где-то невеста двух женихов. Или она не собирается приходить ночевать по тому адресу, где прописана?
– У меня ее нет, – объясняет Евгения. – Скажи… Ивана из садика кто-нибудь забрал?
– Теща привела. Он уже спит.
Теща! Надо же, Вовик так основательно устроился, и в один момент все рухнуло! Конечно, ему сейчас несладко. В чужом-то доме!
– Извини. – Она вешает трубку.
Хоть бы Люба приехала, что ли! Она вмиг бы ее успокоила и все расставила по своим местам!
Так что там с акварелью? Не рисуется. Гитара? Не поется. Постель? Не спится. Кофе? Не пьется. Так и чокнуться недолго!
Она хватает с полки томик О. Генри. Может, любимый писатель ее развеселит? Открываем наугад: «Сара плакала над прейскурантом ресторана. Слезы, скопившиеся в глубинах отчаяния, заполнили ее сердце и устремились к глазам…» И это у писателя-юмориста! Что же тогда говорить о ней?..
В это время звонит телефон. По его мягкой, журчащей трели Евгения определяет: звонок из серии приятных. Любой механик скажет – женские выдумки! Звонок всегда одинаков. Что они могут знать, сухие, бесчувственные спецы?! Звонит Маша.
– Женя, ты, наверное, не одна?
– Одна.
– Приезжай ко мне, а? Сергей на дежурстве до утра, сын в Новгороде, на соревнованиях. Переночуешь у меня. Бери такси, я за него заплачу.
– Еду!
Бог услышал ее, мятущуюся в одиночестве. И послал Машу. Спокойную, понимающую, надежную. Евгения надевает приготовленную на завтра джинсовую юбку с голубой, в горошек, кофточкой, бросает в сумку ночнушку и выбегает из квартиры, в одночасье показавшейся ей клеткой.
Во дворе разворачивается машина и на ее неуверенный взмах тут же останавливается. Евгения называет Машин адрес и видит, как шофер расплывается в улыбке.
– Повезло! Надо же! Прямо рядом с моим домом. Садитесь. Я сегодня малость подкалымить решил. Правда, после того как в нашем доме мужика убили и из машины его собственной выкинули, энтузиазма у меня мало осталось. Да и жена протестует. Чем, говорит, трястись от страха за тебя, лучше вообще на хлебе и воде сидеть!..
Водитель говорит и говорит, словно вместе со словами освобождается от того самого страха. Потому что везет ее, такую неопасную, которая к тому же едет в соседний дом, и он сможет с ее помощью подкалымить без всякого риска…
Она не возражает. Сейчас ей именно это и нужно – чтобы рядом были люди и чтобы они не молчали.
– Умница, быстро приехала! – радуется Маша и пытается сунуть ей в карман десятку.
– Прекрати! – сердится Евгения. – Что это вы все словно сговорились жалеть меня? Сначала Ткаченки, теперь – ты. Я в такой фирме работаю! Буду получать больше вас с Сергеем, вместе взятых.
– Хвастунишка! – улыбается Маша. – А у меня отпуск. Отца его сестра забрала, чтобы я отдохнула. И вдруг выяснилось, что я совершенно разучилась отдыхать в одиночестве. Мне непременно надо с кем-то разговаривать…
– Вот тут наши желания полностью совпали!
– Правда, я подумала, что у тебя может быть Виталий, но потом решила рискнуть.
– Звони, не ошибешься. Виталия у меня больше не будет.
– За тобой не угонишься. Сегодня ведь среда? Прошли всего сутки с тех пор, как ты представила его нам; коллектив мужика в целом одобрил, а теперь, выходит, придется к другому привыкать?
Она усаживает Евгению на диван и сама садится напротив.
– А глазки-то у нас и правда грустные! Готовься исповедаться, душа моя! Сегодня Мария, к сожалению, не святая, готова подставить тебе свое плечо: плачь, пока не полегчает!
Евгения все никак не может привыкнуть к новому образу Маши – озорному и прямо-таки гусарскому. К счастью, глаза у нее остались те же: добрые и понимающие. Она собирается было открыть рот, но Маша делает знак рукой:
– Молчи! О серьезном – ни слова. Сначала я накрою небольшой стол, но с большим чувством и с ликером, который…
– Привез тебе Майкл!
– Не Майкл, а Джеймс!
– В прошлый раз был Майкл, я помню, – упрямится Евгения.
– С Джеймсом я познакомилась в Филадельфии…
– Что есть Джеймс? – изображает Евгения немецкий акцент.
– Он владелец небольшого туристического бюро. Благодаря тому, что железный занавес проржавел и разрушился, его дело стало процветать. Руссо туристо делают ему баксо!
Маша расставляет чашки и болезненно морщится, зацепившись ногой за угол журнального столика.
Она приподнимает юбку и показывает огромный синяк на бедре.
– Что, опять? – пугается Евгения. Маша заразительно хохочет:
– Еще чего! Это я шлепнулась. Училась на коньках кататься. Роликовых. Джеймс не удержал: я девочка тяжеленькая! – Она улыбается. – Как он, бедный, убивался! Я виноват! Нужно немедленно к врачу! Это у них там без врача и шагу не могут ступить, а у нас в России на женщине все заживает как на кошке!
– А Джеймс отметил ваш новый имидж, миссис Зубенко? – интересуется Евгения.
– Не то слово! Он обалдел! Все интересовался, какая волшебная сила могла меня так изменить?
– И ты открыла ему секрет?
– Я лишь скромно заметила, что время от времени любая наша женщина может проделывать с собой такие изменения. Теперь он еще больше уверился в том, что русские люди загадочны. Особенно женщины.
Маша между разговором накрывает журнальный столик изящной кружевной салфеткой, приносит из кухни какой-то сложный салат, отварные «ножки Буша», то бишь окорочка, шпроты, обещанный ликер. Ставит умопомрачительные кофейные чашки.
– Из таких и пить боязно, – касается их осторожно Евгения.
– У нас девичник! Все должно быть лучшее! Разве мы, такие умницы и красавицы, не заслуживаем шикарной жизни?
– Вне сомнения! – соглашается Машина подруга.
– Теперь о тебе. «Какая на сердце кручина? Скажи, тебя кто огорчил?»
– Аристов! – признается Евгения, хотя за минуту до того вовсе не собиралась о нем говорить.
– Неужели решил признаться?
– А в чем он должен был признаваться?
Маша недоуменно смотрит на нее и медленно произносит:
– В любви, конечно.
Вот как! Оказывается, все давно об этом знают! Все, кроме нее. Как говорится, знали трое: он, она и весь город!
– А вот хмуриться не надо, – говорит Маша ласково. – Думаешь, легко в себе такое носить и ни с кем не поделиться? А меня как раз в ту пору, когда мы с ним говорили, и другие мужчины, не только он, считали особой замкнутой, малоразговорчивой, но умеющей хранить чужие тайны. Иначе почему, ты думаешь, вчера за столом я изо всех сил отвлекала Виталия, чтобы он не мешал вашему разговору?
