Елена Квашнина - А у нас во дворе (СИ)
Двухдневного приступа головных болей, вот странно, не последовало. Мама, - настала её очередь дежурить возле беспомощного инвалида, - удивлялась моему аппетиту, моему хорошему настроению. Я улыбалась, пробовала петь. Но в голову почему-то лезла только одна песня - "А у нас во дворе...". Должно быть, оттого, что мир для меня ограничивался рамками дворов микрорайона, остальное пространство только предстояло исследовать и осваивать, да теперь навряд ли получится.
- Ты неправильно поёшь. Вот здесь ниже брать надо, - поправляла мама и показывала, как правильно. Ещё спела другую песню, имевшую точно такую же фразу "а у нас во дворе", но в припеве. Дальше про пластинку и несостоявшееся прощание. Тоже ничего себе песенка. Надо выучить, и мелодии двух песен при этом не перепутать.
После полдничного кефира, - я могла гордиться, ни капли не пролила и сама не изгваздалась, - появился весёлый Логинов. Сразу покаялся перед мамой в некоторых наших с ним, отдельно взятых, грехах. Мама наконец познакомилась с наиболее полной и близкой к истине версией случившегося с её дочерью. Логинов ей всегда нравился, а уж его подвиг на ниве красного креста и полумесяца обеспечил Серёжке индульгенцию если не на всю оставшуюся жизнь, то, по крайней мере, лет на двадцать вперёд. Он клятвенно пообещал добросовестно отдежурить за маму предстоящую ночь. Меня его нетерпение улыбнуло. Красиво и качественно шуганул Воронина, не ожидавшего столкнуться у меня в палате с Логиновым. Судьба их до той минуты благополучно разводила, ни разу не пересеклись после самой первой встречи, когда Воронин, не закончив разговор, сбежал. Оказывается, Шура специально звонил Славику и предупредил, что если тот проболтается мне о присутствии в больнице Логинова, ему мало не покажется. Воронину подобный расклад оказался на руку. И он приходил в дежурство мамы и Юли. Сейчас, наткнувшись на Серёгу и выслушав краткую отповедь, Воронин исчез в три секунды. К полному удовольствию, но и тревоге мамы. Она тут же объявила, что поищет среди знакомых приличного адвоката. Серёжка беспечно отмахнулся. Не сделает ничего Воронин, не те времена, не до нищих студентов сейчас ментуре - у неё перестройка с начинающейся перестрелкой, кооперативщики и рэкетиры с паяльными лампами. А у нас - обычная, никому не интересная дворовая история. Лучше он завтра сведёт маму к своей соседке, Ирине. Та у Фёдорова медсестрой работает. Есть шанс. Мама, обнадёженная круче некуда, поехала домой кормить папу. На всё про всё у Логинова ушло максимум полчаса. Все дела разрулил в приступе вдохновения.
Едва за мамой закрылась дверь, мы молниеносно оказались в объятиях друг друга. И с каким же упоением целовались! Удивительно, до чего можно соскучиться по человеку за сутки. Потом Серёжа, более взрослый и страшно ответственный товарищ, предупредил:
- Я сейчас заниматься сяду. У меня важная контрольная на носу. Ты пока таблетки выпей. Что будешь: анальгин, пятерчатку, цитрамон, кодеин?
- Ничего не буду, - засмеялась радостно. - Не болит голова. Представляешь? И не болела. Ты оказался самым лучшим лекарством.
- Тогда план такой, - засмеялся и он. - В шесть подставляешь задницу под укол. Без фокусов, ясно? Температуру тоже без фокусов меряешь, пилюли глотаешь. В промежутках лежишь трупиком, без шуму и пыли, мечтаешь обо мне. Я до ужина занимаюсь. После ужина... книжку тебе почитаю. Дядя Коля передал. О раскопках Трои. Не предполагал, что ты Шлиманом интересуешься.
- И я не предполагала, что ты про Шлимана знаешь. И про Эванса? И про Маринатоса? - я подскакивала рядом с ним в припадке счастливого возбуждения.
- Уймись, попрыгушка, мозги растрясёшь, - он положил мне ладони на плечи, чмокнул в макушку. - После отбоя... кхм... после отбоя начнём обучение...
Подхватил меня на руки, понёс на кровать. Нужды в такой транспортировке, конечно, не было. Зато обоим в кайф. Я уткнулась носом ему в шею и вдыхала, вдыхала его запах. Жаль, всего пару секунд.
Логинов изредка шелестел страницами, шуршал по бумаге ручкой. Я, в точном соответствии с его предписанием, лежала и мечтала о нём, торопила мысленным усилием приближение ночи и предстоящее обучение. Иногда, правда, среди приятных мечтаний возникали посторонние вопросы. Например, как окружающим удалось сохранить тайну Логинова? Та же Юля, уж на что болтушка, ни разу даже не намекнула. Или были у них всех мелкие проколы, а я не обращала внимания? Сейчас-то без разницы. Главное, мы помирились, мы вместе... Вон, сидит, счастье моё, шуршит страницами.
Нашу невероятную идиллию нарушил Родионов.
- Привет, - поздоровался он неожиданно. - Это я. Как дела?
- Ничем не могу тебя порадовать, Шура, - ответила я скорбно. - У нас всё просто замечательно.
- Привет, - откликнулся с небольшим опозданием Логинов. Они забубнили почти шёпотом где-то в стороне. Ничего не расслышать. Конспираторы, блин.
- Иди сюда, Шура, - позвала я, благодарная Родионову до небес. - Оставь его в покое. У него важная контрольная. Пусть грызёт грант науки, неуч несчастный.
- Вы что, опять ругались? - насторожился Шурик.
- А что такого? - удивилась я, безобразно лицемеря. - Самое обычное дело. У нас иначе не получается.
Не смотря на мою безграничную ему благодарность за своевременное вмешательство, делиться и капелькой своего счастья мне не хотелось. Ни с кем. С ним в том числе. Вдруг сглазит?
- Ну, Тоха, - по дороге от Логинова ко мне Шура негодовал. - Ты допрыгаешься!
- Уже допрыгалась, - проворчал Серёжка. - Из больницы выпишется, под венец пойдёт.
Под венец - это замуж, что ли? Я онемела. Мы так с Логиновым не договаривались. Не хочу замуж. Даже за Логинова. Столько всего разного, важного, необходимого и просто интересного, замуж успеется. Подождут борщи и пелёнки. Всеобщая детская болезнь под названием эгоизм пока гнездится во мне крепко. Не хочу ответственности. Не готова.
- Пойдёшь всё-таки? - не одобрил меня Шурик, придвинул поближе стул, сел. - Смотри, наплачешься.
- Наплачется, - серьёзно пообещал Логинов. - Я не Воронин, взбрыкивать ей не дам.
- Ты... что? - переспросил неуверенно Шурик.
- Навзбрыкивалась, говорю, - сухо повторил Серёжка. - Всех близких головной болью обеспечила. Я не посмотрю на её инвалидность. Три года, как последний идиот, за ней телком на верёвочке ходил. Теперь пусть она в моей узде походит.
- А тебе не кажется, что три года и вся жизнь - вещи несоизмеримые? - у меня в душе зародился боевой азарт. Загремели трубы, забили барабаны, развернулись на ветру войсковые стяги. Пришло время отстаивать свободу. Свободу выбора, разумеется.
