Милена Завойчинская - Оранжевый цвет радуги

Милена Завойчинская

Оранжевый цвет радуги

Глава 1

Над рекой, над городомВырос мост, вырос мост.Это встала радугаВыше звезд, выше звезд.

После обеда снова начался самум, который все еще длился. Он часто бывал в этой местности. Сильный, шквальный, он нес тучи песка, полностью скрывая вид на пустыню. Немногочисленные местные жители из обслуги называли его поэтично — «Кровавый вал». И я соглашалась с ними. Та, потрясающая воображение волна красного песка, которая захлестывала защитный купол целиком, выглядела именно валом. Кроваво–красный поток обнимал, практически обволакивал, невидимую тонкую стену, оберегающую нас от его смертельных объятий. Песчинки не попадали внутрь, обтекая купол по бокам и сверху, и в те дни, когда бесчинствовал самум, в нашем оазисе становилось темно. Даже безжалостное солнце пустыни не могло пробить своими обжигающими лучами эту плотную завесу.

В такие дни, как сегодня, я обычно оставалась в помещении. Но при ясной погоде всегда уходила на окраину оазиса, чтобы смотреть на вид за его пределами. Ведь бездумное любование уходящими за горизонт барханами, было единственным развлечением в череде дней. Не то чтобы мне нравилось рассматривать пустыню, ведь, в сущности, на что там любоваться? Песок, песок, песок… То ли дело зеленый оазис, в котором мы жили. Небольшой, но довольно уютный, с пальмами и маленьким ключом, бившем в выложенной камнями чаше. Да, это был единственный островок жизни на многие километры вокруг, но… Это была клетка. Небольшая клетка для всех нас, волей судьбы имевших подходящую внешность. То место, откуда мы не могли выбраться на свободу.

Свобода… Я часто думала над этим словом. Оно манило чем–то неведомым, сладко ощущалось на языке. Казалось, если я смогу вырваться отсюда, то непременно обрету в жизни что–то важное. Смогу заняться чем–то еще, кроме опостылевших прогулок по замкнутому пространству внутри купола, обязательных для девушек занятий эротическими танцами и умением красиво чувственно раздеваться, кроме ожидания неизбежности. Если стану вольной, то мне удастся увидеть новых существ, познакомиться с ними и узнать… Сложно сказать, что именно я хотела узнать. Все! Только это всеобъемлющее слово могло описать ту жажду, которую я испытывала. Я хотела всего! Именно этого может хотеть тот, у кого нет ничего. Вообще ничего, кроме собственного тела. Нет даже понимания, кто он? Откуда? Была ли у него семья и родители? Или же он один из клонов? Тех, которые выходили из капсул–инкубаторов уже взрослыми, с заложенными в мозг сознанием и некоторой базой знаний.

Про клонов я узнала случайно от одной из шираки. Эта старая женщина дорожила работой в оазисе и выполняла свои обязанности старательно, в отличие от трех ее молодых товарок. Те надеялись со временем переехать в какое–нибудь из крупных поселений и воспринимали пребывание здесь, как временное. А потому… Да и к нам они относились презрительно, в отличие от жалевшей нас Машшалы. Прочие служанки вели себя с нами, как с товаром. Ведь именно им мы и являлись. Товар! Все мы были рабынями. Красивыми, молодыми, лишившимися всего рабынями, ожидающими своей очереди быть выставленными на торги. И я была одной из них. Впрочем, какими бы бесправными ни были девушки, к шираки они относились с не меньшим снисходительным презрением. Боялись и ненавидели только хозяина…

— Элишше, — прошелестел голос за моей спиной. — Ты опять шмотришь на пуштыню? Ничего ведь не видно. Кровавый вал хорошо прячет то, что желает шкрыть от любопытных глаз.

— Привет, Машшала, — улыбнулась я старой женщине и пожала плечами. — Смотрю, пусть и не на что. Решила сделать сегодня исключение и прогуляться, хотя действительно ничего не видно. А что еще делать?

— Пошиди ш девушками. Шкоро ведь рашштанетешь. Что глаза портить, глядя на то, что приношшит шамум? — говорила она, как и все шираки, смешно шепелявя и не выговаривая букву «с».

— Скучно, Машшала. Ну о чем нам говорить? Целыми днями мозолим друг другу глаза. Девушки нервничают и из–за этого срываются на ссоры. Считай, что я сбежала от них.

— Ничего, милая. Шкоро уже большие торги, и ты тоже уедешь отшюда, — погладила она меня по руке и оглянулась проверить, не заметил ли кто ее вольности.

Прислуге было запрещено тесно сходиться с рабынями, но Машшала нарушала этот закон в отношении меня. И я с симпатией воспринимала это странное, такое непохожее на меня существо, ценя доброту. Когда она делала уборку в моей комнатке, и мы оказывались наедине, я с удовольствием с ней общалась.

— Вот это–то и пугает. Не знаю, как сложится моя дальнейшая жизнь. Что там, за стенами купола? Кто меня купит? — сказала я.

— Ты крашивая по гуманоидным меркам, Элишше. К тому же ты — редкий цвет. Тебя шможет купить только очень обешпеченный мушщина. А значит, жить ты будешь в богаштве и неге. Хорошая еда, крашивая одежда, мушщина рядом. Тот, который не пожалеет за тебя целое шоштояние. Чего еще желать девушке?

— Чего еще желать? — Я тоскливо посмотрела в сторону пустыни. Сейчас, во время самума, ничего видно не было, но я знала, что где–то там, где заканчивалась власть смертоносного ветра, была другая жизнь. Та, в которой я могла бы быть свободной. — Уж точно не рабства, Машшала. Хотела бы знать, кто я, откуда, и что могла бы иметь, если бы не оказалась в руках Патагеша.

— Шмиришь, Элишше. Что ты рвешь шебе душу? Радуйша тому, что ты такой редкий цвет. И я тебе уже говорила, ты шкорее вшего клон. Только они ничего не знают о швоем прошлом. У них его нет. Но при этом, им вводят почти полную базу знаний об окружающем мире. Как раз твой шлучай. Ты знаешь практичешки вше, кроме швоего прошлого.

— Ну да, — хмыкнула я. — Спасибо, Машшала. Ты такая хорошая! Только не могу я радоваться тому, что я — клон редкого цвета, — меня передернуло от отвращения к самой себе.

Мы с ней уже не впервые пытались понять, кто я и откуда. Я ведь ничего не знала и не помнила о себе и о своей жизни до того, как проснулась в оазисе.

В одно далеко не прекрасное утро, месяц назад, я открыла глаза и обнаружила себя лежащей на узкой лежанке, сложенной из глины и застланной тонким матрасом. Не хочу вспоминать свой первый шок, панику, непонимание того, где я и как тут очутилась. Ту истерику, которая накатила, когда поняла, что не помню даже своего имени. Того, как перепугалась, увидев вошедшее в мою комнату существо, покрытое чешуей, назвавшее меня Элишше. Осознала тогда, что это имя явно не мое. Не могло такого быть, чтобы меня звали — так! Не хотелось вспоминать и мои первые часы и дни в этом месте. Ужас от осознания, что я чья–то собственность… Это потом я смирилась и приняла реальность. А тогда, в первый момент, было страшно обнаружить, что непонятно отчего оказалась в крошечной комнатушке со скудной обстановкой — лежанка, тумбочка и стул. Больше ничего…