Ева Модиньяни - Наследница бриллиантов
Два официанта, свидетели этой сцены, с ухмылкой переглянулись. В городке про Соню болтали разное.
Отец вошел в кухню следом за Соней и прикрыл за собой дверь. Соня уже сидела за пишущей машинкой и печатала меню.
Антонио Бренна посмотрел на дочь так, будто увидел ее впервые. В голубой кофточке из ангорской шерсти, с материнским жемчугом на шее, она была удивительно хороша. Чистое благородное лицо словно светилось каким-то внутренним светом. Да, она совсем не была похожа на девушек, которых он видел вокруг, и ему это нравилось, но вместе с тем внушало опасение. Он не одобрял ее общения с богачами и аристократами, такая публика не вызывала у него доверия.
— Вчера лошадь, сегодня драгоценности, что все это значит? — стоя перед дочерью, строго спросил отец, и Соня с удивлением посмотрела на него: таким тоном он разговаривал с ней впервые.
— Мне самой все это неприятно, папа, так что не будем об этом говорить.
— Что за жизнь ты ведешь? — раздраженно продолжал отец. — Уходишь днем, возвращаешься бог знает когда, да еще на этой американской машине… Люди называют твое имя с усмешкой, когда я вижу это, то готов сквозь землю провалиться от стыда. Куда ты скатилась? Учти, мое терпение скоро лопнет!
— Что-что ты сказал?
— То, что слышала. И вот еще: вчера я сказал тебе, что ты изменилась. Нет, ты и прежде такой была. Мама правильно говорила, тебя надо всегда держать на коротком поводке. Если бы я следовал ее примеру и был с тобой построже, ты бы до сих пор жила со своим мужем, и никто не посмел бы присылать тебе в подарок такие драгоценности. — Не помня себя от ярости, Антонио Бренна со всей силой ударил кулаком по столу.
— Ты действительно так считаешь?
— Да, я в этом убежден.
— Тогда мне ничего не остается, как покинуть этот дом навсегда, — стараясь говорить сдержанно, заключила Соня и встала из-за стола.
— Вот и прекрасно. Уходи сама, пока я не вышвырнул тебя за порог, — сказал Антонио, в сердце которого боролись злоба и боль за любимую дочь.
— Прощай, папа, но запомни, посланий на грифельных досках больше никогда не будет.
Расстроенная и обиженная до глубины души, Соня вышла, схватив на ходу с вешалки норковое манто. Ее «Фиат-600», купленный на первые заработанные деньги, стоял во дворе. Соня решительно открыла дверцу машины. «Ресторан Сант-Антонио» с сегодняшнего дня — законченная глава в ее жизни.
ГЛАВА 16
Резко вскочив, Соня дрожащими пальцами зажгла лампу на тумбочке и с ужасом прошептала:
— Что тебе надо, Лидия? Ты сошла с ума?
Она соскользнула с постели и заметалась в поисках халата, который спросонья не сразу нашла.
На краю кровати сидела Лидия Мантовани, совершенно голая. Ее маленькие близорукие глазки были в черных подтеках размазанной туши.
— Пожалей меня, Соня, я так несчастна и одинока, — хныкала она, как маленькая девочка, которой приснился страшный сон.
— Можешь не стараться меня разжалобить, на меня такие слова не действуют, — холодно отрезала Соня.
Наконец ей удалось завязать пояс на халате, и она, закурив дрожащими пальцами сигарету, стала быстро ходить по комнате взад и вперед, еле сдерживаясь от злости.
— У меня даже в голове не укладывается… — продолжала она. — Скажи, ты лесбиянка или на тебя это только сейчас нашло из-за твоих отношений с Марио?
— Лесбиянка, но и, конечно, из-за Марио тоже.
— Вот это да! — с брезгливой улыбкой сказала Соня. Такая женщина не вызывала в ее душе ничего, кроме презрения.
— Пожалуйста, потише! — взмолилась Лидия. — Командир может услышать, да и слуги тоже. Умоляю тебя, никакого шума!
Она сдернула покрывало с кровати и накинула его на себя.
— Наплевать мне и на слуг, и на твоего мужа, — выкрикнула Соня и с отвращением посмотрела на тело Лидии.
Казалось, перед ней была совсем другая женщина — с дряблым, оплывшим телом, которое словно растеклось по кровати.
— Какая мерзость! — вырвалось у Сони, и она даже передернулась. Первый раз в жизни приходилось ей пережить подобное.
Лидия вдруг с неожиданной легкостью вскочила и, кутаясь в красное покрывало, сказала незнакомым Соне холодным, даже циничным тоном:
— Ну хватит, замолчи наконец! Да, мне нравятся женщины, особенно такие молодые и красивые, как ты. Я не афиширую свои вкусы из соображений приличия, но все об этом знают, так что не рассказывай мне, что для тебя это неожиданное открытие. Тоже мне, невинный цветочек!
— Да честное слово, я ничего не знала, черт тебя побери!
— Тем хуже для тебя.
— Это мы еще посмотрим, для кого хуже, — с вызовом бросила Соня.
Уйдя из дома после ссоры с отцом, Соня попросила приюта у Лидии, наивно полагая, что в ее доме сможет собраться с мыслями, обдумать будущую жизнь и принять верное решение. Разрыв с прошлым, в котором остались и родной городок, и остерия, и отец, и воспоминания о матери, был для нее очень болезненным. И вот сейчас Соня окончательно поняла, что бескорыстного добра никто не делает, рано или поздно тебе обязательно предъявят счет. Любовь, дружба, благородство, справедливость — только такая дура, как она, могла верить во всю эту романтическую чушь! Почему она раньше не заметила, что Лидия относится к ней не только как к великолепной манекенщице, что в ее восхищении Сониной красотой есть нечто иное? С другой стороны, ей никто никогда не говорил о склонностях Лидии, даже Пиппо Мелес. Значит, он тоже считал, что Соня все знает и ведет сознательную игру со своей покровительницей?
У Сони вдруг открылись глаза, и действительность предстала перед ней во всей своей неприглядности. Первой ее мыслью было вернуться к отцу, но она вспомнила, что сожгла за собой мосты — обратного пути домой у нее не было. Теперь ей придется учиться жить в мире, где у людей нет нравственных принципов, где ни мужчины, ни женщины не стыдятся своих пороков. Только сейчас она поняла истинный смысл улыбок, которыми обменивались другие манекенщицы, когда Лидия проявляла к ней свое ласковое внимание. Но почему, почему ее не насторожило это раньше?
— Жалкая идиотка! — противным, визгливым голосом воскликнула Лидия Мантовани и бросила в сторону Сони близорукий взгляд. — Ты могла со мной весь мир завоевать, а осталась с носом!
Не сказав больше ни слова, женщина вышла из комнаты, а Соня подумала с горькой улыбкой: это не тот мир, который она мечтала завоевать. Да, верно, успех — главная цель ее жизни, но добиваться его через постель она не станет.
Соня сняла халат и ночную рубашку, надела юбку и голубую кофточку, в которой ушла из дома, взяла норковое манто и покинула квартиру Лидии Мантовани. Ее «Фиат» стоял на улице Бильи, напротив особняка. Открыв малолитражку, она забралась внутрь. Было три часа ночи. Дрожа от холода, она включила мотор, но ехать ей было некуда. Одна, без дома, без денег, без друзей, она чувствовала себя бесконечно несчастной. Как и перед свадьбой с Альдо, когда она смотрела на фотографию синьоры Бамбины, ей захотелось посоветоваться с матерью. «Видишь, мама, в какую историю я попала, — сказала она мысленно. — Может, скажешь, что ничего другого не ожидала? А я ожидала и сейчас не считаю, что все кончено. Я многого хочу от жизни, хотя и не знаю, чего именно. Но даю тебе слово, я своего добьюсь». И она зарыдала, опустив на руль голову.
