Елена Гайворонская - Наследство
– Что это за праздник? – поинтересовалась Нина у молоденького парнишки, скучавшего в дверях маленькой джинсовой лавки с огромной ливайсовой задницей на витрине.
Малиново покраснев, тот на ломаном английском и международном языке жестов принялся путано объяснять, пока Нина не рассмеялась: то был торжественный обряд посвящения мальчиков в мужчины – обрезания, на который собирали ребят по всей округе и отвозили в главную мечеть. Нина не стала вдаваться в тонкости и спросила у торговца, правильно ли она едет в Аланию. Получив утвердительный ответ, хотела ретироваться обратно в машину, но парень вцепился как клещ. Он страстно желал продемонстрировать мадам шикарный товар. Зря, что ль, битых десять минут распинался перед бестолковой «неверной» иностранкой, смущая мужское самолюбие? Нина купила первые попавшиеся непотребные шорты с бахромой и вышитым цветочком – лишь бы отвязался. Бросив пакет на заднее сиденье, подумала, что неплохо подарить их бывшей подружке Асима – как раз ее стиль. Нина вырулила на дорогу, а парень все размахивал ей вслед, желая счастливого пути на всех ведомых языках.
По пути она перекусила в «Макдоналдсе», ничем не отличавшемся от таких же в других странах. Чизбургер и хрустящий пирожок. Проворные студенты, лихо шпарившие на всех мыслимых евроязыках. Разве цена чуть ниже. Забавно, иногда она ловила себя на мысли, что до приезда сюда готовилась увидеть чернолицых женщин в бесформенных одеяниях, хмурых мужчин в шароварах, с кальянами и кнутами для ослушавшихся жен, смачно плюющихся в сторону случайной мини-юбки… Быть может, все это есть где-то в горных деревушках. А курорты – они и в Африке, и в Турции. Грязнее, чем на Кипре или в Швейцарии, но не сильнее, чем в Италии. Странно, что в начале нового тысячелетия, в эру компьютеров и телевидения, люди могут пребывать в плену стереотипов не менее, чем во времена крестоносцев… Ведь общалась же она с янки, совершенно серьезно ожидавших повидать живых медведей на улицах. Москвы и крайне разочарованных отсутствием таковых…
Нина ехала, лениво поглядывая по сторонам, не находя ничего интересного. Она уже приготовилась повернуть обратно, когда горный хребет ощетинился, подобно гигантской рептилии, чем-то напоминающим древние крепостные стены.
Нина усмехнулась своим мыслям: что может быть более жалким и печальным, нежели зрелище поверженных натиском варваров и времени дряхлых сводов и стен, за которыми когда-то бурлила жизнь? Ныне скучных и безобидных, истоптанных миллионами туристических подошв, отлакированных потными от жары ладонями, ослепленных фотовспышками… И все-таки она проехала вперед.
«Мерседес» нехотя пополз по серпантину горы, оставляя позади торговцев расписными черепками, якобы представлявшими огромную историческую ценность, фривольными открытками и питьевой водой в пластиковых бутылочках. Харчевенки с громкими и грозными названиями, притулившиеся вдоль крепостных стен. Туалеты типа «дырка». Весь разношерстный люд, оживлявшийся при виде четырехколесного немецкого агрегата – визитки не самого бедного туриста. Кто-то улыбался и призывно жестикулировал, а кто-то просто пытался размахивать своим товаром перед лобовым стеклом.
Добравшись до верха, Нина оставила машину под присмотром местной пацанвы. На черных железных воротах диссонансом к позолоченным солнцем старым стенам висел амбарный замок и табличка с указанием часов работы музея-крепости. До начала оставалось более часа, но пятидесятидолларовая купюра, в мановение ока исчезнувшая в ладони приземистого седоусого смотрителя, открыла ворота не хуже волшебного заклинания.
В гордом одиночестве Нина брела вдоль стен, осторожно обходя зарешеченные провалы в бездну – зиндан. Средневековые тюрьмы, в которые опускали провинившихся прямо отсюда, с вершины, хороня заживо в бездонном чреве горы. Нынче поглазеть на былое величие мог любой, заплатив за входной билет около десяти долларов. Купить напоминание о том, что ничто не вечно…
Отчего-то ей больно было думать, что некогда здесь, внутри выветренных временем каменных стен, находились города с лачугами, часовенками, кривыми улочками, скрипом телег и ржанием коней, статными женщинами, носившими воду в высоких узких кувшинах на плечах, таких же узких и покатых. Суровые мужчины, стучавшие молотами и бряцавшие доспехами… Они чувствовали себя в безопасности за высокими стенами. По праздникам они пили вино, пели песни, плясали с женщинами и любили их на сеновале… И, глядя вниз с вершин на бескрайнюю синюю гладь то ли моря, то ли неба, ощущали себя маленькими божествами, такими близкими к божеству большому. А еще был дворец с садом вокруг и фонтаном посреди. С принцессой, красивой или не очень, юной или не слишком, ожидающей своего принца, каждый день мучительно вглядывавшейся в кипящие далеко внизу волны, бьющие гордые гребни о хмурые скалы… А потом появились они. Воины. Варвары. И были их полчища. Они взбирались вверх, невзирая на свистящие стрелы и кипящую смолу, льющуюся на головы, ползли по трупам своих и чужих. И принцесса поняла вдруг, что она уже не будет в безопасности. Никогда. И ее уже никогда не будет. Наверно, она горько рыдала о том, что так и не дождалась своего принца, когда взбиралась по сотне ступенек на самую высокую башню, поближе к Богу, который отвернулся и не глядел, и не стал спасать девушку, птицей взлетевшую к облакам…
Нина зажмурилась, чтобы не смотреть, как далеко внизу волны, как тряпичную куклу, выбрасывают на вековые камни тело в белом платье…
– Мадам, вам плохо?
Она поняла, что сидит на остывшей земле, сжавшись в комок, прильнув лбом к холодному каменному зубцу. Взволнованный смотритель склонился над ней, и седые усы его забавно шевелились, когда он с ужасающим акцентом произносил:
– What s up?[7]
– That s all right. My head is some turn.[8]
Как глупо! Игра воображения. Света, теней и ветра. И запаха тлена, сочившегося из трещин и щелей, доносившегося с чудом уцелевшей древней пристани, что далеко внизу…
– Would mam likes something also?[9] – Это не отставал смотритель.
– No, thanks. Seems, I must to go.[10]
Нина бросила взгляд на кипевшие внизу волны и украдкой прощально коснулась шероховатого камня.
Солнце подбиралось к зениту. За правым бортом потянулись разлапистые деревья с длинными иглами, похожие на кедры. Где-то вдалеке призывно синело море. Ничье. Дикая территория, не поделенная пока алчными землеторговцами. Нина приоткрыла окно, и в салон ворвался ветер. Нахальный, необычайно свежий, абсолютно не похожий на утомленный отдыхающими приотельный бриз. «Мерседес» замедлил ход. Нина съехала на обочину, пролезла меж колючих, но удивительно мягких веток и вздохнула прерывисто, восторженно. Насколько хватало взгляда, перед ней простирался белый, мягкий, как пух, песок. Аквамариновые воды тончайшим пенным кружевом стелились вдоль влажного томного берега. Загорелые ребятишки прямо в одежде с радостным визгом кидались навстречу волнам и мячиками отскакивали обратно. Те, что постарше, доставали плоские камушки и швыряли их в море так лихо, что те несколько раз подскакивали на лохматых водяных гребнях, прежде чем вернуться на дно. Вдали, в тени стволов и ветвей, расположилось на импровизированный пикник несколько мужчин и женщин, по виду местных, с интересом повернувшихся в сторону нежданной гостьи. Нина закатала легкие джинсы, сняла сандалии и побрела к воде. Она тоже выудила камушек и попыталась бросить, но тот не стал прыгать, позорно затонув в первой же волне. Тогда она опустилась прямо в мокрый песок и закрыла глаза, вслушиваясь в шорох прибоя.
