Кэндес Бушнелл - Пятая авеню, дом один
— Ты хоть в курсе, что они мужские?
— Что? — опешила Лола, уколов нахала взглядом.
— Твои очки, — пояснил ботаник. — Оправа-то мужская. Неужели еще и с простыми стеклами?
— Еще чего, — возмутилась Лола. — Они с диоптриями.
Наглец саркастически кивнул:
— Может, у тебя и рецепт имеется? Или ты их для солидности нацепила?
— Не твое дело, — зло отрезала Лола. — Ты что, на неприятности нарываешься?
— Сейчас все девушки очки носят, — ничуть не смутившись, продолжал юнец. — Сразу видно, что для понта. Прямо все слепые в двадцать два года. Очки — это для стариков. Словом, очередной обман со стороны женского пола.
Лола откинулась на спинку стула.
— И что с того?
— Вот я и заинтересовался — ты тоже фальшивая, как остальные? Выглядишь фальшивкой, но можешь оказаться и настоящей.
— Тебе-то что?
— Да вот подумал, что ты симпатичная, — усмехнулся рыжий. — Может, скажешь свое имя, а я оставлю тебе послание на Facebook?
Лола улыбнулась с холодным превосходством:
— Спасибо, у меня уже есть бойфренд.
— А кто сказал, что я набиваюсь тебе в дружки? Господи, как же девицы в Нью-Йорке любят задирать нос!
— Ты просто жалок, — бросила Лола.
— На себя посмотри, — сказал он. — Сидишь в «Старбаксе» в дизайнерском прикиде, с укладкой и искусственным загаром… Скорее всего City Sun в аэрозоле. Только он дает такой бронзовый оттенок.
Лола удивилась, что такое ничтожество хорошо разбирается в разновидностях автозагара.
— А сам-то ходишь в клетчатых штанах! — уничижительно бросила она.
— Винтажная вещь, — сообщил рыжий. — Это большая разница.
Лола собрала листки и встала.
— Уходишь? — огорчился юнец. — Так скоро? — Он встал, запустил пальцы в задний карман безобразных клетчатых штанов — даже не шотландка от Burberry, с отвращением подумала Лола — и выудил визитную карточку. «Тайер Кор», — прочитала Лола. В правом нижнем углу был указан телефон с кодом двести двенадцать. — Теперь, когда ты знаешь мое имя, скажи свое! — попросил он.
— С какой стати? — фыркнула Лола.
— Нью-Йорк — коварный город, — сказал Тайер Кор. — А я здешний джокер.
Глава 9
Несколько недель спустя Джеймс Гуч сидел в кабинете своего издателя.
— Книги теперь как фильмы, — размышлял Редмон Ричардли, пренебрежительно махнув рукой. — Делаешь масштабную рекламу, и первую неделю продажи идут прекрасно, а затем начинается спад. Нет хорошего разгона. Все изменилось. Читателям каждую неделю подавай что-нибудь новенькое. Опять же крупные корпорации интересует только чистая прибыль. Они пытаются диктовать издателям, сколько новых книг выпускать в год, — создают, понимаешь, видимость бурной деятельности, чтобы оправдать свое существование. Это чудовищно — корпорации контролируют творчество! Хуже правительственной пропаганды.
— Угу, — согласился Джеймс, тоскливо оглядывая новый офис Редмона. Прежде издательство размещалось в таунхаусе в Уэст-Виллидже, а просторный кабинет директора был завален рукописями, книгами и устлан старыми восточными коврами, привезенными Редмоном из дома бабушки-южанки. В углу стоял мягкий желтый диван для посетителей, на котором Джеймс провел немало времени, листая журналы и глазея на симпатичных девушек, мелькавших в приемной. Редмон тогда считался чуть ли не флагманом книжной индустрии: он издавал новых авторов — острые, подчас скандальные произведения. Ричардли обладал потрясающей профессиональной интуицией — писатели, с которыми он заключал контракты, впоследствии становились культовыми. Редмон Ричардли был воплощением надежности и незыблемости книгоиздания вплоть до 1998 года, когда Интернет начал брать верх.
Джеймс смотрел мимо Редмона, в большое панорамное окно. Из кабинета открывался красивый вид на Гудзон, но это не спасало холодное, безликое помещение.
— Издаем исключительно развлекательное чтиво, — продолжал Редмон, верный неистребимой привычке разглагольствовать на пустом месте, что раздраженно отметил про себя Джеймс. — Взять хотя бы Окленда. Он давно уже не в первой когорте, но его все равно раскупают, хотя и меньше. И так со всеми. — Редмон патетически воздел руки: — Искусства больше нет! Литература, прежде вид искусства, перестала им быть. Хорошая книга, плохая — никого не волнует, главное — тема. «Это о чем?» — спрашивают читатели. «Какая разница?» — отвечаю я. О жизни. Все великие книги объединяет общая тема — жизнь. Но люди разучились это понимать, им тему подавай. Если книга о модных туфлях или похищенных младенцах, все кинутся ее читать. Но мы не станем потакать вкусам толпы, Джеймс. Мы не сможем, даже если захотим.
— Разумеется, нет, — поддакнул Гуч.
— Конечно, нет, — повторил Ричардли. — Но я пытаюсь сказать о другом. Безусловно, ты написал прекрасную книгу, Джеймс, актуальный роман, но я не хочу тебя разочаровывать. Мы наверняка создадим сенсацию, но сколько мы продержимся на этой волне…
— Меня это не интересует, — перебил Гуч. — Я писал ее не для того, чтобы продать побольше экземпляров. Я просто хотел рассказать эту историю… — «И я не опущусь до твоего цинизма», — чуть не добавил он вслух. — Публика не дура, Редмон. Хорошая книга найдет своего читателя. — В его голосе послышались упрямые нотки.
— Не хочу разбить тебе сердце, — повторил Редмон.
— Мне скоро пятьдесят, — сказал Джеймс. — За последние сорок лет с моим сердцем ничего такого не случалось.
— Это хорошо, — медленно проговорил Редмон. — Это очень хорошо. Мы с твоим агентом договорились, что я сам тебе скажу. Я предлагаю тебе аванс в миллион долларов за следующую книгу, Джеймс. Корпорации, они ведь, с одной стороны, зло, а с другой — благо. У них есть деньги, и я их трачу.
От изумления Гуч не мог выговорить ни слова. Не в силах шевельнуться, он гадал, не ослышался ли.
— Треть получишь при подписании договора, — как ни в чем не бывало продолжал Редмон, словно каждый день раздавал миллионные авансы. — С этой суммой и деньгами, которые мы получим от интернет-магазинов, твой финансовый год можно считать удачным.
— Замечательно, — ответил Джеймс, не зная, как реагировать. Может, в таких случаях авторы от радости буйно отплясывают качучу?
Но Редмон воспринял отсутствие реакции как должное.
— На что потратишь денежки? — поинтересовался он.
— Отложу для Сэма на хороший университет, — отозвался Джеймс.
— Да, на это, пожалуй, все и уйдет, — согласился Редмон. — Шестьсот — семьсот тысяч — сколько там останется после уплаты налогов? Иисусе, а всякие воротилы с Уолл-стрит платят по пятьдесят миллионов за Пикассо! — воскликнул Редмон. — Думаешь, новый мировой порядок подкрался незаметно?
