Мой неласковый Муж - Екатерина Ромеро
Я стоял и смотрел. Молча. Они плакали и умоляли меня спасти их, а я подсчитывал, сколько детей они успели перевезти в этот ад, сколько раз их просили вернуться домой, но они даже не двинулись с места.
После я нашел Ари. Он платил за детей, занимался их распределением. Я повесил его вверх ногами и вспорол ему шею. Он истек кровью. Оказывается, Ари знал много слов. Он молился на разных языках, когда я его поджигал, но я тоже когда-то его просил о милосердии. Он сделал вид, что не понимает.
Следующим я нашел Виама. Он топил мою дочь в казане по приказу Хамита. Я тоже утопил его. Он захлебнулся в смоле. А еще я отрубил ему руки, которыми он лишал жизни мою дочь.
Дальше я разыскал Хамита. О, эта тварь все еще была живой. Хамит был нечто вроде надсмотрщика для меня. По его приказу мне распороли щеку, и я до сих пор ношу этот уродливый шрам. По его велению я десятки раз сидел в холодной скорлупе на металлическом полу, избитый, как пес, и истекающий кровью.
Этот хромой ублюдок знатно постарел и осунулся. Он даже не сразу меня узнал, тогда как я узнал его молниеносно.
— Волчонок? Аллах, неужели это ты… Как?
— Здравствуй, Хамит, давно не виделись.
Я загнал его в хлев со свиньями. Когда-то именно здесь я оторвал перепелке голову и сожрал ее целиком. Я глотал ее мясо вместе с перьями и собственной кровью из распоротой щеки, чтобы выжить, тогда как Хамит бросил меня сюда на верную смерть.
— Я не верю своим глазам, как ты вырос! Каким ты стал.
— Я тоже не верю: с таким питанием и уходом, какие ты мне обеспечил, это было почти невыполнимой задачей.
— Ты был самым выносливым рабом.
— Нет, я был самым живучим, говори уже правду, не стесняйся.
Свиньи начали хрюкать, я услышал запах навоза, но меня вообще от этого не воротило. У меня давно уже притупились всякое отвращение и страх. Все, чего боялся я теперь, — что Еся не выживет, я не мог этого допустить. На все остальное мне было уже плевать абсолютно.
Я вернулся в ад, чтобы поквитаться со своими демонами и палачами. И мне даже нравится. Мы словно поменялись ролями. Маленький Арман радуется, потому что я теперь взрослый и могу дать реальный отпор. Наконец-то я к этому готов.
— Чего ты хочешь? Ты вырос, ты выжил, что тебе еще надо?
Я вижу неприкрытый ужас в глазах Хамита, хотя в руках у меня нет оружия. Он прекрасно знает, что я разорву его без всякого ножа и без своры охраны. В отличие от Хамита, мне не нужны чужие руки для возмездия. Я сам могу с легкостью прикончить его.
— Я хочу расплаты. Иди сюда. Ближе.
— Нет… нет! Я тебе заплачу, только отойди от меня!
Он едва ковыляет, пока не спотыкается и не падает. Наконец мы пришли к месту назначения — сарай со свиньями. Такие, как Хамит, это мясо не едят, оно считается грязным, но это то, чем иногда кормили рабов, и то остатками.
— Одежду. Снимай.
— Что? Ты… ты с ума сошел, грязный раб, я не буду!
— Будешь. Не то я сам. Когда-то ты смеялся, что я очень маленький. Я и правда был мал, но, как видишь, ситуация изменилась. Ты помнишь, что я тебе говорил тогда? Что отомщу, так что снимай одежду, Хамит.
Я заставляю его раздеться и вижу теперь, что под золотыми тряпками скрывается обрюзгшее тело, которое не сильно-то и отличается от животных, хрюкающих позади него.
— Знаешь, чем ты отличаешься от них?
— Ч… чем?
— Они такими родились. Просто животные, они прекрасны в своей натуральности, а ты стал таким зверем. Грязной, подлой свиньей, которой доставляет удовольствие издеваться над детьми, да, Хамит? Приказывать лупить их, резать клинками, уродовать, использовать как шлюх, накачивать наркотиками, ломая их волю, и, главное, получать от этого удовольствие, видя чужую боль. Тех, кто тебя меньше и слабее, да, дружок?
— Прости меня. Я… я не хотел, это все Шакир велел делать!
— Да, конечно, я понимаю, но он не велел резать мне лицо, он не велел избивать меня до потери сознания и держать на цепи. Это было твое творчество, Хамит, ты же помнишь?
— Ты был неуправляем, что мне было делать?!
— Хорошо, ладно, пусть так, ты меня воспитывал, не спорю, ну а моя дочь?
— Дочь? Какая еще дочь?
Его глазки забегали, я понял, что Хамит притворяется. Он все помнил прекрасно, особенно то, как меня на полу держали, пока по его приказу топили моего ребенка.
— Моя новорожденная дочь, которую топили при мне в тазике. Ты мог ее спасти, я бы тебе ноги целовал, но ты убил ее, не пощадил. Она ни в чем не была виновата, так что шагай.
— Куда? Куда, что ты делаешь?
— Иди к своим сородичам. Вперед.
Эти свиньи не ели десять дней. Я сам их не кормил, так что дело за малым. Хамит зашел к ним, и вскоре я услышал, как трещат его кости, как он истошно воет, раздираемый на части.
Я смотрел на это, и по моим щекам текли слезы. Я не видел, как его жрут свиньи, как откусывают ему руки. Я видел себя, орущего на полу и желающего спасти дочь. Но ее уже было не спасти. Посиневшее тело больше не шевелилось.
* * *
«После завершения службы начался бизнес. За последние пять лет я сколотил состояние на экспорте тканей и драгоценных металлов, специй и парфюма из стран ближнего востока. Чаще всего это были Египет, Турция, Иран, Ливия, Марокко и, конечно, Эмираты.
Я брался за все, что продавалось, хотя сам прекрасно знал, какой товар ценнее всего и на что идет просто гигантский спрос на черном рынке: здоровые маленькие дети, красивые молодые славянки и наркотики. Это была золотая неиссякаемая жила, на которой можно было подняться быстрее всего, и я сам был частью этого бизнеса целых семь лет».
Вишенка на торте — мой демон и хозяин в одном флаконе. Я оставил его напоследок и пришел к Шакиру только спустя несколько недель, когда изрядно пошатнул его систему и по одному перебил его подельников.
Данте был прав. Я справился сам, я выжег эту систему изнутри. И вот
