Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes
— Ты был предсказуем… — я прикусываю губу, чтобы не прыснуть. В эту секунду мне невероятно жаль его мужское эго, которое бесспорно задето. — Когда ты взял мой номер, я уже знала, что это еще один способ разоблачить меня. И поменялась с Кети телефонами. Неужели ты думал, что я так легко попадусь?.. Когда ты начал звонить, она написала мне сообщение. И я была уверена, что ты сидишь где-то в зале и наблюдаешь.
— Хорошо. Допустим. А когда я забрался к тебе в комнату? — аж неосознанно подается вперед, увлеченный и азартный. — Как ты изобразила сонливость? Блядь, у тебя же глаза опухшие были, натурально опухшие!
Бедный. Никак не может признать, насколько легко я провела его вокруг пальца. Чувствую себя опытным фокусником, который раскрывает наивному ребенку секреты волшебства.
— Барс… у меня аллергия на мед. Я всего лишь намазала им веки и подождала пять минут. Нацепила дурацкую ночнушку, смыла татуировки и сделала вид, что посреди ночи ходила за водой, внезапно проснувшись. Ты же не думал, что я не замечу, как ты пялился на мои окна, когда мы провожали вас в тот вечер? И ежу понятно, что ты попытался бы застать меня с поличным…
Прячу улыбку в стакане, отпивая вкусное вино. Оно мне нравится всё больше и больше.
Таривердиев переваривает услышанное, на его лице отражается внутренняя борьба. Это выглядит очень мило — принятие, что тебя развели, как малыша. Так и тянет на хи-хи, но щажу чувства своего визави. И так смотрит на меня несоразмерно обвинительно.
— Кстати, а как ты меня поймал? — спохватываюсь. — Как всё понял?
— А что, уже твоя очередь задавать вопросы? — палит грубо.
— Крути, — отвлекаю от кровожадных по мою душу мыслей.
И, черт возьми, снова отдуваться мне. Испепеляю бутылку недобрым взглядом.
— Правда.
— Как так вышло, что тебя отпустили в Москву? Одну.
— После истории с наркотиками у нас в семье многое изменилось. Всем пришлось поработать с моим психологом. И у неё получилось убедить дедушку, что меня надо отпустить. Дел натворить я успела и под носом родных. Расстояние — не показатель. Мы вместе приезжали подавать документы, около двух недель прожили, ища мне квартиру. Он убедился, что район хороший, до университета добираюсь быстро. Взял с меня обещание быть осторожной и отзваниваться несколько раз в день.
— Всё равно не понимаю… — бурчит раздраженно и отпивает добрую половину своего стакана, после чего обновляет выпивку обоим.
— Ты крутишь, — напоминаю, похрустывая крекером, и он застревает у меня в горле, когда горлышко вновь отчетливо показывает в мою сторону. — Да ты, блин, заговорил её, что ли?!
Смахиваю бутылку на ковер. Она неохотно катится по ворсу и застывает в метре от нас. Понимая, что я хочу сделать, Барс молча помогает — мы добиваем изрядные доли своих порций, после чего опустошаем вторую бутылку. Я вытираю её полотенцем, начищая бока с особым усердием под нескрываемый смешок Таривердиева. Кладу её в центр и только после этого удовлетворенно вздыхаю:
— Правда.
— Почему передумала стать послом?
— Мне понравилось копаться в мозгах.
— В своих или чужих? — подначивает.
Я вдруг показываю ему язык. Глупо и по-детски строя гримасу.
— В чужие меня еще не пускают.
— А то тебя это останавливает, — фыркает и без напоминания вращает.
И тут случается чудо — указатель падает на него. Я радостно визжу и ложусь локтями на стол, загадочно поигрывая бровями:
— Правда или действие?
— Правда.
— Почему тебя отчислили? И что ты делал весь свободный год?
— Это два вопроса, — упрямится. — Отчислили, потому что применил силу, разозлившись на преподавателя.
— Ты его избил? За что?
— Немного потряс за грудки. Слух разошелся, что врезал. И избил чуть ли не до смерти, — лениво пожимает плечами. — За то, что он меня обманул. Они со своим приятелем за приличные деньги помогали устроиться в хорошие клиники. Я привез сумму наличкой, как и договаривались, а он мне сказал, что место уже занято. Мол, опоздал.
— Типа… кто-то предложил больше?
Кивает:
— Кинул меня. Гондон старый.
Озвучиваю зародившуюся догадку:
— Об этих деньгах шла речь, да? Дедушка обещал их тебе после помолвки со мной. А что ты с ними сделал, раз не получилось устроиться?
— Пробухал и проебал, — толкает на грани агрессии, не ответив на гипотезу. — Крути давай.
Подчиняюсь. Второй раз выпадает он. Чтобы разрядить накал, задаю нейтральный вопрос:
— Как я записана у тебя в контактах?
Удивленно таращится на меня. Не спешит говорить. И я чувствую подвох. Шутливо щурюсь и наигранно грозно требую:
— Показывай.
Колеблется. Слегка склоняет голову набок, мерно шевеля уголками рта, и бросает:
— Если ты тоже.
Молча выуживаю телефон из кармана домашних штанов и набираю абоненту. Когда ему приходит входящий звонок, оба, словно настороженные дуэлянты с пистолетами в руках, медленно кладем смартфоны на стол друг перед другом экранами вверх.
— Зубной фей?..
— Чеканушка в законе?!
После секундой тишины прыскаем. Я смеюсь до слез. Кажется, меня хорошенько накрыло. Никак не могу остановиться. Кое-как через смех выдавливаю давно успокоившемуся Барсу:
— Но… по-че-му?..
— Сначала было «Жена в законе», когда расписались.
— Потом плавно перетекло в «чеканушку»? У-у-у… — хохочу по второму кругу.
Обстановка действительно разряжается. Игра протекает бодрее. А, может, дело в трех бутылках вина, которое мы успеваем приговорить, приступив к четвертой?.. Таривердиев выглядит адекватнее меня. Хотя в плане дозы алкоголя мы сравняли счет. Но я скидываю своё опьянение на отсутствие опыта и в разы меньшую комплекцию.
Мне хорошо. Очень. Голова легкая-легкая. Я отдаю отчет всем своим действиям, словам. Но мир кажется мне невероятно приветливым, комната — наполненной светом, жизнь — такой прекрасной.
Мы продолжаем задавать друг другу вопросы. Никто еще не выполнял действий. Говорим на нейтральные темы. Барс не любит делиться личным, я поняла. И я не люблю. Но нам приходится. Глубоко в душу не лезем. Как негласное соглашение.
Но в какой-то момент градус нашей шалости меняется.
Горлышко останавливается на мне, я выбираю неизменную «правду» и слышу:
— Скажи о себе нечто такое, чего никто не знает. Факт, секрет. Постыдный. Чем ты ни за что не поделишься в реальности.
Я сначала задумываюсь. Ну… я занималась сексом на слабó. Постыдный факт, который ему известен. Я пробовала наркотики в погоне за призрачным желанием понять биологического отца. Этот факт ему тоже известен. Что еще?..
— О! — провозглашаю жизнерадостно и выпаливаю на кураже:
— Я — бастардик! Прикинь!
И в ужасе от своего же признания прикрываю рот ладонью, беспомощно глядя в глаза опешившему Таривердиеву…
40. Барс
— Хочешь рассказать? — толкаю тихо.
И зачем я об этом спрашиваю, сам не понимаю.
Удивления и тем более шока не испытываю. Исходя из того, что её отец — наркоман, расклад даже кажется вполне закономерным. Но Лус выдаёт новость с такой чумной боязнью, что невольно напарываюсь на её эмоции, и они задевают, протыкая отчаянной искренностью.
Блядь, оно мне вообще не надо.
И, тем не менее, мать твою, я жду. Едва дыша. И не отрываясь от ее широко раскрытых в немой потерянности глаз.
— Я не знаю, — девчонка возвращает себе самообладание.
Отнимая руки от лица, смотрит в сторону, пресекая затянувшийся зрительный контакт. Ерзает, копошится, меняя позу. Уже два часа сидит на ковре, на диван не перемещается, хотя здесь явно удобнее.
— Как о таком расскажешь, Барс? Только если голыми фактами. Моя мать влюбилась не в того человека и залетела от него в семнадцать. Родной дядя пошел разбираться и не вернулся домой — умер от рук обдолбанных наркоманов. Дедушка перевез семью в другой город. То ли чтобы справиться с горем, будучи подальше. То ли чтобы не допустить позора. И появилась я. Как вечное знамя случившейся трагедии.
