После его банана - Пенелопа Блум
После недолгого пристального разглядывания и нескольких тщательно сформулированных объяснений мне удалось вывести их обоих из комнаты.
Рей выпучила на меня глаза.
— Способен ли ты просуществовать целую минуту, почти ничего не разрушив?
Я прижал палец к ее груди, прижимая ее к стойке, и встретился с ней взглядом.
— Нет. И единственное, что осталось уничтожить на этой кухне, — это твоя киска.
Она лукаво улыбнулась.
— Это отвратительно. И вроде как горячо.
— Моя специальность.
Таймер издал звуковой сигнал. Рей не сводила с меня глаз.
— Твои кексы.
— Прямо сейчас меня больше интересуют твои булочки.
— Твой юмор достиг своего пика в средней школе.
— Ты так говоришь, как будто это что-то плохое.
Рей усмехнулась.
— Ты серьезно собираешься позволить своим кексам подгореть?
— Нет. Я просто не смог устоять перед линейкой булочек. — Я повернулся и достал маффины. Я закрыл духовку своей задницей, затем поставил противень на столешницу. — Операция по уничтожению киски все еще в меню. Но это будет на десерт. Итак, сделай все необходимые приготовления. Проследи, чтобы о твоих родственниках позаботились в твоем завещании… что-то в этом роде.
Именно тогда я понял, что Грэмми стоит на кухне. Любая нормальная бабушка, наверное, ударила бы меня скалкой. У Грэмми просто была дерьмовая ухмылка на лице.
— Я помню те дни, когда мне обещали испортить мою киску…
— Нет, — сказал я. — Мы говорили об этом миллион раз, Грэмми. Твои высказывания о твоей личной жизни не являются подходящими темами для разговора.
— Я стара, но не мертва. Ты думаешь, немного старости и времени заставят тебя хотеть трахаться меньше?
Я потряс головой, как мокрая собака, пытаясь выбросить эти образы из головы.
— Я думаю, это хорошо, — сказала Рей. — Многие люди впадают в депрессию в пожилом возрасте, потому что они не могут делать то, что делали раньше. Если половой акт делает вас счастливой, то вы должны продолжать заниматься им так долго, как сможете.
Грэмми указала двумя раскрытыми ладонями на Рей, как будто она только что сказала все, что мне когда-либо нужно было услышать.
Я застонал.
— Не поощряй ее, Рей. Мы только в прошлом году избавили ее от увлечения оргиями. Если ты будешь продолжать в том же духе, нам придется начать беспокоиться о том, что она снова подхватит венерические заболевания. Ты хоть представляешь, насколько грязны некоторые из этих стариков?
Рей сверкнула натянутой, неловкой улыбкой.
— Просто нужно быть осторожным?
— О, милая. — Грэмми погладила Рей по голове. — Лучший секс — это когда ты неосторожен. Это грязно. Реально. Болезненно. Это настолько дико, что после этого ты не узнаешь себя в зеркале.
Я поднял палец.
— На самом деле, эта последняя часть — всего лишь симптом слабоумия. Ты уверена, что с тобой все в порядке?
Она ударила меня ладонью по затылку.
— Прости. Это просто мое слабоумие разыгралось.
Я фыркнул.
— Не могла бы ты пойти прислуживать за столом, как хорошая бабушка? Я никогда не закончу ужин, если ты будешь здесь валять дурака.
Она отмахнулась от меня небрежным взмахом руки, затем направилась обратно в столовую.
Я посмотрел на Рей с измученным выражением лица.
— Я собираюсь начать распределять семейное время. Я клянусь.
Заглянул дядя Уильям.
— Привет. Я слышал, мы раздражаем повара. Можно мне по очереди?
Я закрыл лицо руками.
— Вы, ребята, выстроились по ту сторону двери или что-то в этом роде?
— Нет. Твоя мама и тетя Хейли говорят о лактации или о чем-то в этом роде. Я не могу долго слушать, как она говорит о сиськах, или мне придется вывести ее на задний двор, поэтому я решил зайти сюда и посмотреть, чем вы, голубки, занимаетесь.
Рей выглядела смущенной.
— Почему они говорят о лактации?
— Это просто то, что делают женщины. Я не притворяюсь, что понимаю это. Оставьте их одних в комнате достаточно надолго, и одна из них в конце концов принесет грудное молоко. Я клянусь.
Я ухмыльнулся.
— Я такого не наблюдал, но поверю тебе на слово.
Дядя Уильям схватил с подноса булочку, повертел ее в руках, потому что она была слишком горячей, а потом решил, что разумнее всего будет откусить от нее кусочек.
— Черт. — сказал он с набитым ртом, попеременно выдувая воздух и пытаясь прожевать, все еще откусывая маффин. — Зачем мы это делаем? Эта штука слишком горячая для моих рук, может быть, засунуть это в мой чувствительный рот было хорошей идеей!
Рей выглядела так, словно серьезно обдумывала его вопрос. Мне это в ней нравилось. За последние пару месяцев я узнал о ней больше, в том числе о том, что она начала думать, что занималась психологией только ради своей сестры. Однако стало ясно, что это неправда. Ей это нравилось, и каждый раз, когда разговор или вопрос наталкивались на какую-то психологическую концепцию, я практически видел, как она загорается интересом.
— Может быть, все дело в намерениях, — сказала Рей. — У вас есть намерение мысленно откусить кусочек от еды, прежде чем взять ее в руки. Вы чувствуете, насколько она горячая, и первая мысль вашего тела — поторопиться и сделать то, что вы намеревались сделать в первую очередь, чтобы вы могли не трогать горячую вещь. Это не имеет смысла, если вы перестанете думать об этом, но инстинктивно это отчасти имеет смысл.
Я погладил свой подбородок.
— Ты хочешь сказать, что когда мы кладем руки на что-то горячее, естественным следующим шагом является отправка этого в рот?
Рей пожала плечами.
— Может быть.
— Дай мне посмотреть, сработает ли это. — Я обхватываю ее руками за талию, ухмыляясь. — Ты гений.
Дядя Уильям схватил еще два кекса.
— Только не испачкайте кексы спермой, дети. Это было бы антисанитарно.
Он вышел из кухни, и, как мне показалось, впервые за несколько часов мы снова остались одни.
Я притянул ее к себе, глядя вниз.
— Что ты скажешь, если мы пропустим ужин и перейдем сразу к десерту?
— Я в деле.
— Нет. Это будет моя реплика.
Рей покачала головой.
— Я влюблена в ребенка.
— Это тревожная вещь, в которой нужно было признаться прямо перед тем, как мы займемся сексом. Где этот парень, чтобы я мог надрать ему задницу?
Она поцеловала меня в нос.
— В данный момент он выглядит восхитительно смущенным и сердитым.
Я взял несколько кексов для нас и жестом пригласил Рей следовать за мной.
— Да ладно, в конце концов, они