Три месяца на любовь (СИ) - Евстигнеева Алиса
— Что и требовалось доказать, — проскрежетала я, чувствуя, как сердце в груди разлетается на сотни осколков. Почему никто не предупредил, что это всё-таки окажется так больно?
— Ясно, — подытожила и шмыгнула носом, чувствуя, что вот-вот разревусь сейчас. — Тогда на этом предлагаю поставить точку.
И прежде чем позорный поток слёз успел хлынуть из моих глаз, я развернулась к выходу, но Исаев успел меня перехватить, поймав за руку, и дёрнул назад.
— Ты просто не понимаешь…
— Чего не понимаю?! — кричала я, уже даже не пытаясь сдержаться. — Что ты, как последний дурак, кучу лет волочишься за своей Анечкой, которой ты на хрен не нужен?!
Я не хотела делать ему больно, но накатившая истерика погребла под собой всё, не оставив ни милосердия, ни сострадания, ни разума. Я ударила его в самое больное место. Лицо его окаменело, пальцы разжали мою руку.
Мы с минуту стояли друг напротив друга, тяжело дыша и обмениваясь гневными взглядами. А потом он сделал контрольный выстрел, уничтожая всё то, что было между нами хорошего.
— Можно подумать, ты делаешь иначе, изображая из себя сильную и независимую, — бесцветным голосом припечатал меня Исаев. — Делая вид, что тебе — ничего не надо. А на деле сублимируя своё желание любви через свои книги. Любила ли ты хоть раз по-настоящему? И любил ли тебя хоть кто-нибудь…
Звук удара моей ладони по его щеке разрезал ночную тишину.
— Лучше быть одной, чем довольствоваться вот таким суррогатом.
***
Я была настолько зла, что даже плакать не могла. Слёзы — это что-то про потерю, но как можно потерять то, что никогда не было твоим? Скорее уж рвать и метать, что подпустила к себе так близко, куда-то под кожу и в самое сердце.
Ну ладно, про слёзы я явно храбрилась, прекрасно зная, рано или поздно они меня нагонят, но пока я неслась вдоль тёмной дороги частного сектора и ненавидела весь белый свет. Лишь раз в третий споткнувшись в полумраке об очередную кочку и при этом едва не свернув себе шею, я немного пришла в себя и решила: хватит геройствовать, пора домой. В конце концов, меня там ждал щенячий ребёнок, за которого я всё ещё была в ответе.
Дальнейшая дорога к дому прошла без приключений, хотя я со своим умением находить приключения на свою пятую точку совсем не удивилась бы, попадись мне в качестве таксиста какой-нибудь маньяк, решивший вывезти меня в ближайшую лесополосу. Но то ли все маньяки этой ночью спали, то ли я просто за это лето исчерпала весь запас невезучести, поездка прошла молча под тихое щебетание радиостанции и закончилась сухим «всего доброго».
Дома меня встретил заспанный Лёнька, у которого из подмышки торчал бодро вырывающийся Маркиз.
— А мы тебя уже и не ждали, — зевнув, обрадовал меня зять.
— Угу, — буркнула я, прикидывая в голове, какова вероятность того, что мне удастся избежать семейного совета.
Благо судьба, видимо всё-таки решив, что с меня на сегодня хватит, перешла на мою сторону.
— Все по домам разошлись, — словно прочитав мои мысли, пояснил Лёня и отпустил собакена на пол. Тот тут же, отчаянно завиляв хвостом, бросился ко мне и начал абсолютно по кошачьи проситься на руки. Кажется, мы его испортили. — А я решил тебя дождаться.
— Спасибо, — шмыгнув носом, прошептала я, уже предчувствуя, что «пореветь» всё же решило меня нагнать. При этом ёрзающий у меня на руках Маркиз пытался лизнуть меня в нос, и я тешила себя надеждой, что со стороны выгляжу так, будто морщусь от всеобъемлющей собачьей любви, но Ленкин муж не обманулся.
— Всё плохо?
Как обычно, сделать вид, что всё в порядке, мне не удалось, и вместо ответа наружу вырвался судорожный вздох.
— Понятно, — отозвался Суриков. Наверное, Лёнька тоже испытывал неловкость, хотя он вполне неплохо умел совладать с женскими истериками; при наличии двух дочерей, входящих в стадию пубертата, умение далеко не лишнее. Зять немного помялся, явно подбирая слова, после чего выдал глубоко философское: — Свет, мы, мужики иногда такие тормоза… что самим страшно.
***
Остаток вечера ушёл на слабые попытки отбиться от Крутиковой, которая попеременно порывалась то приехать ко мне, то убить Исаева. Но я упорно держала оборону, настаивая на своём: мне необходимо побыть одной. В конце концов подруга сдалась, пообещав, что в таком случае она займётся убиением Француза, чем вызвала у меня слабую улыбку. В этой ситуации отчего-то стало жалко Серёгу, который невольно оказался меж двух огней.
— Кому ещё посочувствуешь? — бесновался в голове голос разума. — Когда уже о себе думать начнёшь?!
О себе думать не хотелось. Да и Маркиз, крутившийся под ногами, облегчать моё положение не хотел. В какой-то момент я едва не пнула пса, разозлившись на его навязчивость. Но стоило лишь взглянуть в его огромные глаза, полные обожания, я… разревелась.
Полночи я просидела на полу, прижав к себе мягкую тёплую тушку, роняя в его шерсть горькие слёзы и периодически моля щенка о прощении.
— Ну не могу я тебя себе оставить, — причитала сквозь рыдания, — я в другую страну уезжаю! И с собой взять тебя не могу, я там сама на птичьих правах…
Моих признаний собак не понимал и продолжал облизывать мои пальцы, воспринимая происходящее как игру. У меня же сердце буквально разрывалось на части при мысли о том, что придётся вернуть зенненхунда обратно.
Идея изначально была провальной, на что я надеялась? Что покорю Исаева исполнением его детской мечты?
А теперь что? Теперь я ещё и травмирую нежную собачью душу.
— Какая же я дура, — протяжно выла я уже ближе к утру.
***
По договорённости с Гришей уже через несколько дней я должна была вылетать в Египет из соседнего крупного города. По счастливой (или не очень) случайности, Маркизова заводчица жила именно там. Убедить её забрать себе щенка обратно оказалось на удивление несложно, особенно после того как я заверила её, что на возврат уплаченного не претендую.
Поэтому оставшиеся до отъезда два дня я провела в сборах и бесконечных прощаниях с родственниками, которые усиленно делали вид, что никакого Исаева в моей жизни не было. Тот, видимо, будучи абсолютно солидарным с ними, за последние сорок восемь часов так ни разу и не проявил себя. И поскольку Лерка так и не призналась в убийстве Француза, мне оставалось только полагать, что ему было всё равно.
В последний вечер в городе на асфальте под моими окнами появилась огромная надпись: «Светлана Анатольевна, мы вас любим». Первые мысли, конечно же, были об Андрее. На какую-то долю секунды в моей голове выстроилась странная цепочка: Исаев таки решил повторить подвиг Савицкого, который тоже однажды писал признания для Ксюхи на дороге, но маленькая приписка «ваш 6 класс» места для заблуждений не оставляла.
На поезд меня провожали всем табором. Лерка ревела, мама тоже, Ленка предлагала забрать собаку себе, если я обещаю никуда не уезжать, близняшки с Родькой злились, папа хмуро отмалчивался, лишь перед самой посадкой сжав меня в своих медвежьих объятиях.
***
На вокзал Новосибирска мы с Маркизом десантировались ранним утром, когда на часах ещё не было и семи.
Спешить нам было решительно некуда. Нужная электричка отправлялась не раньше чем через час, а трату денег на такси я сочла нецелесообразной, поскольку транспортировка собаки в поезде и так уже влетела в копеечку. Хотя, признаться, это было всего лишь попыткой оттянуть момент разлуки.
Мы немного побродили по местным окрестностям, дожидаясь открытия какой-нибудь мало-мальски приличной кофейни, где можно было бы позавтракать. Мой огромный чемодан на колёсиках ритмично стучал по асфальту, а Маркиз послушно семенил рядом со мной. Непривыкший к долгим прогулкам, он то и дело растерянно поглядывал на меня, словно не веря своему счастью. Гулять он любил, да только в последние две недели я практически заперла его дома, опасаясь всего на свете.
— Вот такая из меня хреновая хозяйка, — печально улыбнулась я, проталкивая по горлу удушливый ком горечи.
