Свободен - 2. - Елена Лабрус
— Ещё как актуально, — кладёт она документы на стол. — Кстати, это приглашение на свадьбу, — не глядя, вручает она мне открытку.
— Боже! Поздравляю! — открываю я бирюзовый прямоугольник.
— Круто, да? — довольно улыбается она. — И вот ещё, кольцо, — понижает она голос до восторженного шёпота, демонстрируя руку и радуясь, как ребёнок.
— Но это же…
— Ага, как у тебя, — любуется она сверкающим камнем. — Прости, но я так тебе тогда завидовала, когда ты приехала с кольцом. Так плакала. Что, в общем, я сама его попросила у Захара. А он, представляешь, купил.
— Представляю, — улыбаюсь я. Светочка! Ну что с неё возьмёшь?
— Так вот, — открывает она принесённую папку. — Ну то, что в базе уже был образец такой ДНК, ты, конечно, знаешь. Но мне было так жалко напрасно потраченных тобой денег, что я решила пропустить его через одну хитрую программу, которая в нашей компании тоже установлена. Знаешь, сейчас это модно: составлять всякие генеалогические древа. Искать родственников среди известных людей. И так далее, и тому подобное. Так вот. Та-дам! — кладёт она передо мной лист.
И герб на нём с желудями. И какие-то вензельки. Но фамилия…
— Ты издеваешься что ли? Тынковы? — делаю я ударение на букву «О».
— Тынковы, — поправляет она меня, растягивая букву «Ы». — Правда, язык сломаешь, и по другим источникам пишут, что правильнее на «о», но слушай, — принимается она зачитывать: — Князь, генерал-майор, пожалован поместьем. Князь, соученик Пушкина по Царскосельскому лицею. Генерал от кавалерии, художник. Собственно, вот на этом третьем в революцию связь с родственниками и прервалась. Но, сохранились его картины. И какая-то там то ли фуражка, то ли гимнастёрка.
— То ли седло и портянки, — пробирает меня смех, особенно после недавней разборки чемодана и звания «генерал кавалерии».
— Но вот какое-то там сообщество поместило её в базу данных. И оп-ля! А твой отец не хухры-мухры, а князь. Ну и ты стало быть, княгиня.
— Ой, Светка! — ржу я. — Ты только данные эти никуда не отправляй. А то что мне с таким княжеским приданым делать? Хотя, — чешу я затылок, — мы как раз думали, что повесить в новой гостиной. Так почему бы не картину предка.
— Ну, ты как хочешь, моё дело было отдать, — встаёт она. — И ждём вас на свадьбе.
Три месяца спустя…
— Танков! — марш Мендельсона гремит так, что я едва слышу свой голос.
— Да, моя княгиня Тынкова, — наклоняется он. После того, как я с ним поделилась, это стало его постоянной шуткой.
— Не завидуй, холоп, — улыбаюсь я. — Но ты знаешь, что я давно хочу тебе сказать?
— Что ты любишь меня с каждым днём всё сильнее?
— Да, особенно чем больше становится мой живот и сильнее начинает толкаться наша малявка.
— Машка, не бузи, — опускает он на живот руку.
Как-то не сговариваясь в тот день, когда нам сказали, что девочка, мы и стали так её называть. И как-то нам обоим кажется, что она даже отзывается.
— Так о чём там ты хотела мне сказать? — продолжает он говорить, когда работник ЗАГСа начинает зачитывать торжественную речь.
— Надо было им тоже Раису Константиновну звать, — морщусь я. — У Захара со Светкой на свадьбе она чётко. Без воды. Без соплей. А эта прямо тянет, — опять отвлекаюсь я на происходящее действо. — Бережной потеет во фраке. Элка рыдает под фатой. У Сашки глаза красные. Елизаров и тот прослезился. Жестит тётка. Скоро и я расплачусь.
— Скоро даже я расплачусь, — зажимает он переносицу. — У Элки же ни матери, ни отца…
— У неё теперь есть муж, Тём, — сжимаю я его руку. — И знаешь, рядом с ней он так изменился. Даже я Бережного не узнаю.
— А мне кажется, это он после того, как чуть не умер, изменился. Да плюс сын. Хочет быть ему примером. А вообще, ты права: Элка делает его счастливым. А счастье всегда делает людей лучше. Я думал сначала, что просто сошлись два одиночества. А теперь вижу как они подходят друг другу. Он жёсткий, она его смягчает. Воркует над ним, мурлычет. Делает его ласковым, ручным.
— А что там с муниципалитетом? Закончилась уже эта история или они всё так и давят на тебя?
— О, нет. Теперь между мной и муниципалитетом как раз Бережной и его губернатор. И при желании не продавят. Вот что значит не ходить на работу, — качает он головой, — ничего не знаешь.
— Какая работа, Танков? У меня там прудик с ручейком строят. Как они без меня? На грядке укропчик колосится. Кто его будет окучивать? Опять же десятая пара пинеток не довязана.
— Как же я люблю тебя такой, — целует он меня в лоб и снова кладёт руку на живот. — И как ж ты мне нравишься беременной. Чувствую, будешь ты у меня ходить беременной как жена Пушкина, постоянно.
— А я вспомнила что хотела сказать! — кладу я голову на его плечо. — Я же была права: Гена всё же хотел помочь.
— Да, на счёт земли он нас действительно сильно выручил. За лето планируем переоборудовать старые цеха.
— А ему всё же достался стекольный заводик?
— Ему никогда и не был нужен «Эллис-Групп», только стекло. И Элла рада, что избавилась от этой обузы. Ей и своей компании за глаза.
— Да и у Бережного там такие обороты, что думаю, скоро он посадит её дома, как ты меня, и будут они тоже строгать детишек.
— А потом, когда детишки вырастут, мы их переженим. Там, подозреваю и Валька с Ленкой скоро подтянутся. И создадим мы свою мега-империю Тынковых, — ржёт он.
Торжественная часть наконец-то закончилась. Начались поздравления от друзей и близких. Обнимашки. Но мне всё же удаётся урвать минутку и увести Эллу в сторонку для того, чтобы до того, как они сбегут и улетят в свадебное путешествие, подарить ей один подарок.
— Ты же знаешь, что это такое? — протягиваю я ей упакованную картину.
— Рос? — нервно сглотнув и пару секунд помедлив, всё же срывает она бумагу.
И по моему мнению, это самая приличная и самая красивая картина Ростиса.
Хотя будь я на месте Эллы, тоже, наверно, расплакалась бы.
И пусть только они знают, что именно хотел сказать своей Музе Автор. Но даже у меня по спине бегут мурашки.
Там, среди алого и чёрного. Среди смятых простыней и облетевших лепестков, я читаю то, что он ей не сказал. Всё, о чём думал, когда, уединившись в своей студии, не спал, не ел, никого
