Запрет на тебя - Елена Тодорова
Закусываю губы, чтобы подавить рвущийся из груди вопль. Медленно гашу огневую вспышку.
Сейчас тоже с кем-то? Так лучше, значит? С другими лучше? С разными хочется? Посмотрим еще, кому хуже будет! Решил идти путем наименьшего сопротивления? Думает, что позволю ему прожигать свою жизнь? Да я его сама сожгу! Молниеносно. До основания.
– Привет всем, семья! – улыбается с порога папа. Ослабив галстук, окидывает взглядом кухню. – Даньки нет, что ли? Как так? Или не успел еще?
Я держусь.
– Не будет его, – отбивает Тёма.
Я держусь.
– А что так?
– Непонятно. Завтра заеду к нему.
Я держусь.
Внешне серьезный папа застывает на мне своим теплым взглядом.
– Я надеюсь, не ты постаралась.
Предполагается, что всем смешно должно быть. Мне тоже. Но… Я вздрагиваю и резко отворачиваюсь.
– Сдался мне ваш Даня! – выпаливаю вроде как с привычными для всех интонациями. – Не трогала его!
Эта вспышка вызывает обыкновенный смех. Всем весело, блин! Всем, кроме Лизы. Она, напротив, выражает беспокойство. Черт возьми! Мне и так сложно притворяться! Еще она всматривается и будто насквозь видит.
– Ладно, я сам Даньке позвоню позже. Предложение для него есть, – изрекает папа чуть погодя. Смотрит, слава Богу, на Тёму, но мне все равно тревожно становится. – Знаешь, к чему сегодня пришел? Надо Даньку к нам забрать. Он ведь и в программировании, и в графике хорош. Ко всему, еще вкус имеет нетривиальный, какую-то личную маркетинговую чуйку. Сколько раз нам в авралы помогал, всегда все выстреливало. В общем, думаю, нам в IT-отдел нужны такие крутые спецы на постоянку.
– Ой, как бы хорошо было! – радуется мама.
– Хм… – выдает брат. – А ты ведь прав. Как я сам не подумал об этом же? Только вопрос: захочет ли Тоха? Знаешь же, что он – ветер, – и снова всем смешно. – Индивидуальных заказов у него вагон. И, как я понимаю, ему в кайф с ними работать именно потому, что весь процесс на его условиях.
– Ну, мы в чем-то тоже готовы прогнуться… – замечает папа неопределенно.
– Ну, тут в любом случае нужно обсуждать. И лучше с глазу на глаз. Озвучь все важные для себя нюансы. Спроси, чего он хочет от этой жизни, – серьезно рассуждает Тёма. – Думаю, вы бы могли сойтись.
За столом тема меняется, уходит далеко от Дани Шатохина. Но я-то и без их разговоров – словно пробудившийся вулкан. Изредка вставляя емкие комментарии в общий разговор, тайком копаюсь в соцсети. У Дани никаких обновлений нет, а вот у Сашки Георгиева две сторис. Отключаю звук, чтобы просмотреть. Никого знакомого в кадре не обнаруживаю. Сердце зря превентивно сжималось. Расширяясь обратно, за пределы нормы выходит. Успокоиться бы, но зрение уже цепляет название бара.
Черти включаются в работу. Пальцы под их дудки пляшут.
Мариша Чарушина: Никит, привет! Хочу гулять! Едешь со мной?
НИКИТА BEST ОРОС: Привет, чаровница! Даже не спрошу куда. Мой ответ для тебя всегда «ДА»!
Мариша Чарушина: Супер! Минут через сорок будешь у меня?
НИКИТА BEST ОРОС: Вылетаю!
«Между нами ничего нет!», – повторяю себе слова Шатохина, пока собираюсь.
Снова и снова, пока от злости не высыхают слезы.
«Малолетка долбаная…»
«Присоска, блядь…»
«Отъебись от меня…»
«Поиграли, и хватит…»
Я никогда не желала Дане зла. Никогда не хотела его ранить. Но сейчас… Если он считает, что это игра, то пусть будет шутер[10]. И на новом уровне, сгорая от боли, я готова его уничтожить.
36
Это я с тобой закончила...
© Марина Чарушина
Шатохин оборачивается и замирает взглядом на дверном проеме. Там стоим мы.
Я. Три мои ипостаси – моя боль, мой гнев, мой страх. И Никита.
Одного короткого зрительного контакта достаточно, чтобы понять: Даниил тоже в худшем своем обличии. От него исходит такая темная аура, что я, вместе со всеми своими ипостасями, в ужас прихожу. Словно не в бар ступила, а в самый настоящий ад. Развернуться бы, пока не поздно, и бежать, ведь голос не до конца почившего разума нашептывает: я либо отсюда вообще не выйду, либо выйду уже другой.
Если раньше Даня меня просто отталкивал, то сейчас своим взглядом он меня убивает. Я содрогаюсь и промазываю, а вот с его стороны все снаряды успешно достигают цели. Беспорядочно решетят мое тело. Что-то проходит насквозь, что-то застревает в воспаленной плоти, но большая часть, оставляя после себя кровоточащие раны, тяжелым свинцом опадает в низ живота.
Именно так я себя ощущаю, когда замечаю сидящую верхом на Шатохине девушку. Точнее, только ее светлую макушку, потому что пока он вывернул шею, чтобы оглянуться назад, она продолжает покрывать поцелуями его обнаженные, отливающие в странном золотистом свечении ламп бронзой, плечи. Черная рубашка Дани, судя по всему, давным-давно расстегнута и, вероятнее всего, скоро будет совсем сброшена.
Георгиева с ними за столом нет. Никого нет.
Да, я предполагала, что Шатохин может быть с девкой. Но, Господь Вседержитель, своими глазами я никогда не видела его в деле. Новый взрыв боли рвет с такой силой, что попросту лишает меня возможности функционировать.
– Давай займем столик у стены, – выдыхает мне на ухо Никита.
Когда я машинально киваю, подцепляет под локоть и увлекает в нужном направлении.
«Не смотри… Не смотри… Не смотри…», – приказываю себе я.
И продолжаю смотреть. Ни на секунду не разрываю зрительный контакт с Даней, хоть и все внутри меня, по мере приближения, будто током перебивает. В черных задурманенных омутах его глаз такой огонь бушует, что хватит не только на меня и этот гребаный бар, но и на весь мир.
«Быть катастрофе, Марина... Охуенной катастрофе…», – звучит вдруг в голове одно из первых предупреждений Шатохина.
Вот, похоже, мы и добрались. Жаль, что это вовсе не то, что себе рисовала я.
Задыхаюсь первым реальным осознанием, что нашей с Даней истории пришел конец. Больше точно ничего не будет. Мне противно. После других я им брезгую. Настолько, что от одной мысли, чтобы быть вместе, тошнота подкатывает.
Сердце бешено топит. Словно не одно оно у меня за грудиной, а десятки. Может, даже сотни. От их расстроенных мощнейших ударов меня всю колотит. Зверски трясет изнутри. Какие-то новые силы во мне порождает. Гнев воскресает первым. А за ним, конечно, боль и страх. То, с чем я эту неделю ем, сплю, молюсь… Последнее
