Татьяна Герцик - Самое ценное в жизни
– Любовь! Да ты в принципе не знаешь, что это значит! Неужели ты думаешь, что эгоистичное чувство, которое понуждает тебя делать гадости моей жене и мучить меня, есть любовь? Ты что, думаешь, я не замечал твоих масляных улыбочек и зазывных взглядов? Не догадывался, что к чему? Не такой уж я слепец! И не наивный мальчик! Мне не двадцать лет и даже не тридцать! И если бы я тебя хотел, то давным-давно уложил бы в свою постель! Но ты мне элементарно не нужна!
Не в состоянии остановиться, стал метаться по кабинету, с неукротимой злобой расшвыривая стоящие на дороге стулья. Они разлетались по углам как детские мячики, с зловещим хрустом врезаясь в стены.
Когда под руки попалась стопка подготовленных на подпись документов, не задумываясь, швырнул их в ее сторону, и пораженная агрономша оказалась сидящей среди белой бумаги, будто в сугробе. Изумленно смотрела на него, как незаслуженно обиженная маленькая девочка, сжавшись на диване в жалкий комочек.
Ей вдруг стало страшно. Не так она представляла себе в своих сладких видениях их воссоединение. Ей всегда казалось, что достаточно убрать с дороги незначительные помехи в виде его глупых женщин, и счастье у нее в кармане. Но при виде разъяренного, обезумевшего от боли и досады мужчины впервые подумала, что совсем его не знает. Таким она его никогда не видела. Всегда считала, что он спокойный и покладистый и приручить его не составит никакого труда.
Перешвыряв все стулья, остановился напротив, тяжело дыша и засунув кулаки от греха подальше глубоко в карманы. Громко произнес, предельно четко артикулируя каждую букву:
– Я тебя не люблю! Раньше я был к тебе равнодушен, а теперь ты мне противна! Понимаешь, про-тив-на! Ты так испоганила мою жизнь, что я готов придушить тебя собственными руками! Никогда не бил женщин, но, клянусь, ты будешь первой, если я тебя еще раз увижу! Советую тебе немедля написать заявление об уходе и убраться из села к родителям, женихам или к черту на кулички! Предлог для заявления можешь выдумать любой! Ты в этом деле – лгать и интриговать, – большая мастерица!
Она подняла на него упрямые глаза.
– А если я не соглашусь?
Он коварно усмехнулся.
– Тогда я приглашу для твоего освидетельствования психиатра. Уверен, диагноз: навязчивая мания, опасная для окружающих, тебе обеспечен! И расскажу обо всем Фаине Генриховне, причем с подробностями. А это значит, что в селе о тебе будет знать каждая собака! И спокойной жизни тогда больше не жди! Прекрасно знаешь, что о тебе будут говорить деревенские кумушки!
Она гордо встала, одернула задравшийся свитер, и вышла из кабинета, с трудом повернув на двери скользкую полированную защелку.
Владимир еще не перевел дух, стараясь взять себя в руки и сообразить, что же ему теперь предпринять, когда в кабинет с непривычной для себя опаской заглянула секретарша. Увидев фантастическое зрелище настоящего разгрома, выпучила глаза и нерешительно застыла у входа.
Заикаясь, робко произнесла:
– Э… Тут Катерина Ильинична заявление об уходе оставила.
Ему захотелось захлопать в ладоши.
– Замечательно! Причину назвала?
Фаина Генриховна помялась, не решаясь пересказать всё, что услышала от обычно довольно благонравной агрономши.
– Ну, она сказала, что ноги ее здесь больше не будет, потому что вы к ней приставали.
Он закачался на широко расставленных ногах и внезапно зло захохотал, запрокинув голову.
– Это я к ней приставал? Ну и стерва! А вы что, поверили?
Фаина Генриховна приняла свой обычный капральский вид и с достоинством отказалась:
– Нет, конечно, не настолько я наивна! Давно и всем было видно, что эта дамочка без соли вас проглотить мечтала. Да и делала для этого немало.
Владимир решил не выспрашивать, что конкретно она для этого делала, чтобы не убить Катерину, если та случайно встретится ему на пути. В милиции явно не поймут, что это был всего лишь справедливый акт возмездия.
– Ей бы во времена амазонок жить. Перекинула бы меня поперек седла и умыкнула в свой сераль, или что там у них было.
Секретарша, неодобрительно выпятив нижнюю губу, стала проворно собирать валявшиеся всюду бумаги и поднимать раскиданные по всему кабинету стулья. Недовольно заметила:
– Не след мебель-то громить! Свое беречь надо! – И, аккуратно поставив на место стулья и собрав бумаги, гордо выплыла из комнаты.
Он покаянно повторил, сумрачно глядя в пол:
– Да, свое беречь надо. А я вот не сберег!
Посмотрел на часы. Таня еще не успела добраться до города. Или успела? Он набрал номер ее городского телефона и мрачно гипнотизировал аппарат, внушая ему: ответь же мне, ответь! К телефону никто не подошел. Решил подождать до вечера и позвонить еще раз. Ровно в восемь снова набрал ее телефон и с трепетом стал ждать ответа. Трубку никто не брал.
Возмездие! Наверняка всё это время Таня так же напрасно ждала у телефона. А он сидел здесь и ждал ее звонка, терзаясь и мучаясь. И всё из-за одной якобы безумно влюбленной подлянки!
Вечером после очередной безрезультатной попытки дозвониться до Татьяны позвонил ее сестре. Анастасия ничего не поняла и настойчиво выпытывала, что у них произошло.
– Разве она не приехала? Приехала и уехала? Как странно. Нам еще не звонила, нет. Позвонит, конечно. Передать, чтобы перезвонила тебе?
Выслушала его сбивчивую просьбу, настороженно пообещала, что всё передаст Татьяне, и, больше ничего не спрашивая, закончила разговор.
На следующий день, в пятницу, собрав очередную планерку, с нетерпением ждал ее конца. По идее, всё должно было пройти очень быстро, и, как положено, оперативно, но мужчинам, собравшимся в уютном конференц-зале, так не хотелось выбираться из теплого местечка и отправляться на дождь и холод, что они умудрились затянуть совещание почти на два часа. В конце концов он решительно прекратил играть в демократию и отправил всех на свои участки. Под его свирепым взглядом они быстро очистили зал.
Предупредив Фаину Генриховну, что уезжает по делам и сегодня его больше не будет, сел за руль УАЗика и домчал до областного центра за рекордное для старенькой машины время. Но тут возникло очередное препятствие, в квартиру Татьяны его не впустила охрана, хотя он упорно тряс перед их носом оставшейся у него связкой ключей и махал паспортом, напрасно заверяя, что он не грабитель и не взломщик.
Охранник, суровый плотный парень в пятнистой форме, не стал выслушивать его объяснения. Хозяйки дома нет, без нее не пустим, пусть у вас будет хоть дюжина ключей. Распоряжений она никаких насчет него не оставила. А вот никого не пускать – говорила.
– Если она вам не сообщила, где находится, чего вы от нас-то хотите? Мы на службе! И в квартиру проникнуть даже не пытайтесь!
