Мария Баррет - Миражи
Она растерянно смотрела ему вслед. Язык будто прирос к гортани.
Через мгновение, опомнившись, она кинулась к двери и закрыла ее на щеколду. На душе было муторно. Отец никогда не позволял ей ни с кем встречаться – и вот пожалуйста, обещал Джованни Монделло, этому отвратительному пьянчуге, игроку, неуклюжему увальню, что она пойдет с ним погулять. Франческа брезгливо вытерла ладонью кожу на щеке, которой касались пальцы Джованни. Нет, это невозможно. Нелепость какая.
Но тут она услышала скрип половиц от отцовских шагов, какие-то пьяные вскрики и поняла, что слова Джованни очень похожи на правду.
– Франческа! Франческа!
– Бегу, папа!
Она взбежала по лестнице. – Монделло уже был?
Она с трудом разжала губы.
– Да, – прошептала она. На пороге комнаты вырисовалась темная фигура отца.
– Не слышу, что ты там шепчешь! – Он медленно раскачивался, прислонясь к стене.
– Да, он… – Она откашлялась. – Он был здесь несколько минут назад. – И после паузы добавила: – Он сказал, чтобы я пошла с ним завтра погулять.
– Ну и хорошо. – Лено Никколи повернулся, чтобы уйти опять к себе в спальню. – Значит, пойдешь погуляешь, – бросил он через плечо. Он старался не смотреть на дочь: ее робкий взгляд и кроткий вид наводили на него тоску. Он захлопнул за собой дверь, и лестница погрузилась во тьму. Франческа вернулась в лавку. Прислонившись к прилавку, чтобы не упасть, она закрыла глаза. Ей было противно думать о Монделло, но страх перед отцом был сильнее всех других чувств.
3
В пять часов еще стояла дневная теплынь. Направляясь через площадь к кафе, что напротив церкви, Лено Никколи чувствовал спиной горячие лучи послеполуденного солнца; глаза слепили отблески солнца на каменных плитах. Рано наступившая жара не доставляла ему радости – и так голова раскалывалась с похмелья. Лено молча прошел мимо компании, рассевшейся на солнцепеке, вошел в кафе и сразу двинулся к стойке. Ужасно хотелось промочить горло.
– Лено! – без особого энтузиазма окликнул его хозяин. Никколи тут не слишком привечали, но ему было на это наплевать.
– Бутылочку бренди, пожалуйста.
Хозяин покачал головой.
– Извини, Лено, я тебя обслуживать не буду. – С этими словами он не торопясь отошел. От этого Лено Никколи одни неприятности. Жуткий тип.
Лено передернул плечом, вытащил из кармана пачку денег и бросил на стойку.
– Сколько я тебе задолжал, Маротта?
Бармен с интересом оглянулся.
– Сто двадцать тысяч лир. – Он не отрывал глаз от лежащих на стойке купюр, будто опасаясь, что они в любой момент могут исчезнуть. – Это твои, Никколи?
Лено кивнул. Он взял из пачки несколько бумажек и пододвинул их бармену.
– Бутылку бренди, пожалуйста.
Лено отошел от стойки и сел за боковой столик. Ну вот он и расплатился, теперь можно опять пить в долг. И некоторое время к нему будут относиться с уважением.
Наслаждаясь минутами покоя, Франческа сидела у открытого окна, слушая уличный гул, который так приятно наполнял однообразную тишину ее жизни. Последний луч солнца тонкой полоской лег на деревянный пол. Его тепло уютно согревало убогую унылую комнату.
На коленях у девушки лежала синяя коробочка, перевязанная белой лентой. Руки Франчески нежно теребили простенькую вещицу словно нечто драгоценное. Она открыла крышку. В этой шкатулке было собрано все, что осталось от покойной матери.
Несколько выцветших черно-белых фотографий, письмецо, карандашный рисунок, сделанный отцом, – портрет ее матери. Для Франчески все это было бесценно. Взяв в руки портрет, она долго всматривалась в дорогие черты, в это лицо, освещенное светом великой любви. Франческа прочла надпись, которую знала наизусть: «Элизабет – в день рождения нашей любимой дочурки Франчески. С любовью к вам обеим – Лено».
Франческа все шептала и шептала про себя эти слова, изо всех сил желая в них поверить. Вот уже много лет она хранила их в своем сердце, черпая в них надежду в самые трудные минуты жизни. Ведь тогда отец любил ее и, может быть, верила она, еще полюбит вновь.
Она положила портрет в шкатулку и вынула фотографии. На этих потертых листочках картона смеялись веселые лица: отец в своей мастерской в Риме; мать – высокая, светловолосая, сразу видно – англичанка, свежая и холодноватая даже под знойным итальянским солнцем. Вот их новая лавка в Митанове. А вот и она сама, обожаемый ребенок. Теперь все это в далеком прошлом… Вдруг она услышала тяжелые шаги отца, подымающегося по лестнице. Сердце ее привычно замерло.
Было слышно, как отец идет, спотыкаясь на ступенях, и раз он даже упал, и тогда раздался пронзительный женский вопль. Отец выругался, сплюнул, женщина опять завизжала мерзким злым голосом. Дверь наконец отворилась, и отец ввалился в комнату. Девушка резко вскочила, шкатулка упала на пол, ее содержимое вывалилось наружу. Девушка кинулась собирать свои сокровища, но было поздно.
– Франческа! Франческа! Ты куда подевалась! – отец угрожающе двинулся прямо на нее. – Это что тут у тебя? – Он увидел валявшийся на полу портрет. – Это что такое? – Он одним прыжком перемахнул комнату и схватил Франческу за запястье. Она вскрикнула от боли. – Ну-ка, дай сюда! – Он больно вывернул ей руку. – Отдай сейчас же!
Преодолевая боль, она крепко держала портрет в своей руке. Отец навалился на нее своей тяжестью, девушку обдала волна перегара.
– Ну-ка, отдай, сучонка ты эдакая!
Он вырвал рисунок, оставив уголок в ее пальцах. Франческа отчаянно зарыдала.
– Где это ты взяла, воровка паршивая? – Он грубо оттолкнул ее в сторону от валявшихся на полу вещиц. – Ну, чего ты еще у меня наворовала? Покажи! – дико заорал он. – Все показывай, тварь несчастная!
Она дрожа собрала рассыпанные сокровища, подала ему и, опустив голову, молча стала, не смея поднять глаз.
Он вдруг с размаху ударил ее по лицу. Девушка упала. Лицо ее горело от боли.
– Да как же ты осмелилась это трогать, стерва! А ну встать! – он рывком поднял ее на ноги. – Живо одеваться! – Он вытолкнул ее за дверь и поволок прочь из комнаты.
– Вот, вот куда этому хламу дорога! – выкрикнул он и, отворив печную заслонку, швырнул фотографии в огонь.
– Папа! Не надо! – Франческа рванулась, но Лено крепко держал ее за руку. – Папа, пожалуйста! Умоляю тебя, не надо!
Она пыталась сдержать охватившие ее рыдания.
Хрупкие воспоминания исчезали в жарком пламени.
– Это мое прошлое, Франческа, тебе это не принадлежит. Я… – голос его задрожал. – Я не могу их видеть. – Он выпустил ее руку. – А теперь ступай оденься. Скоро Монделло придет. – Отец бросил в ее сторону жесткий взгляд. – Надень платье, которое я тебе купил, и постарайся выглядеть попривлекательней. Черт знает, на что ты похожа. Замухрышка.
