Маурин Ли - Лэйси из Ливерпуля
— Мисс Джерардти спросила, кто хочет выступить, — заносчиво ответила Орла. — Я подняла руку, вот и все.
— Вероятно, наша Фионнуала просто не услышала, что сказала мисс Джерардти, — примирительно сказала Маив.
На Рождество, после обеда, когда все находились в гостиной, Орла снова вызвалась спеть.
— Это будет чудесно, дорогая, — быстро согласилась Элис, надеясь, что несколько песенок разрядят атмосферу. Обед не удался, и, хотя она не призналась бы в этом даже самой себе, всему виной был Джон. Он сердито обозревал всех, сидя во главе стола, делал резкие замечания детям, был груб с женой. Даже Билли, его брат, обычно душа подобных встреч, вел себя тихо и подавленно. К тому времени, когда подали пудинг, беседа за столом полностью замолкла.
Как только угощение было съедено, Билли улизнул в пивной бар. Джон не увлекался пивом, но иногда не прочь был пропустить пинту, особенно на Рождество. На этот раз он грубо отказался. Он редко выходил из дому, если не считать работы, где он носил мягкую фетровую шляпу, низко надвинув ее на глаза, чтобы не показывать своего лица. В церкви во время мессы он сидел в задних рядах.
Кора следила за происходящим с высокомерной и презрительной улыбкой, как будто ей доставляло удовольствие наблюдать за тем, как распадается на части семейство Лэйси. Элис никогда не могла найти общий язык со своей невесткой. Кора всегда была холодна и сдержанна. С самого начала она дала понять, что не горит желанием подружиться. Правда, она несколько смягчилась после рождения Мориса, но единственным, кто извлек какую-то выгоду из этого незначительного потепления, был сам Морис. Тем не менее она была строга с мальчиком, даже слишком. Элис видела розгу, висевшую на стене уютного домика невестки рядом с Мертон-роуд, но она замечала также и то, каким мягким внутренним светом освещались странные карие, с зеленоватым оттенком глаза Коры, когда она смотрела на своего красавца сына.
Морис был вылитым Лэйси. Бабушка любила его до безумия. Мэг Лэйси носила в сумочке фотографию Джона и Билли, когда они были еще маленькими, и каждый из них мог быть Морисом, настолько они были похожи.
Мэг усадила Мориса к себе на колени, поглаживая его полные ножки — она ясно дала понять, что у нее нет времени для Кормака. «А кто мой самый любимый малыш на свете?» — ворковала она.
Кора отнюдь не выглядела довольной. Ее маленькое жесткое личико искривилось в недовольной гримасе. Элис подумала: как бы она выглядела, если бы распустила волосы, вместо того чтобы собирать их на затылке в такой тугой узел, что от него натягивалась кожа на лбу? Если не считать необычного оттенка глаз, лицо ее было совершенно бесцветным. Кора презирала макияж и красивую одежду. Вот и сегодня на ней было простое коричневое платье с поясом, которое, сколько помнила себя Элис, считалось у невестки выходным.
Орла спела красивым, сильным голосом «Гринсливз». Будь у них деньги, Элис отправила бы ее брать уроки пения — Дэйзи, дочь миссис О'Лири, посещала танцкласс, — но тогда и Фионнуала потребовала бы для себя каких-нибудь уроков, было бы несправедливо оставлять в стороне и Маив, хотя ее спокойная и тихая младшая дочь вряд ли стала бы жаловаться.
— Какие будут пожелания? — дерзко и задиристо поинтересовалась Орла, завершив свой репертуар.
— Заткнуться, — резко бросила Фионнуала.
Это было сказано с такой яростью, что Элис пришла в смятение. Девочки всегда так хорошо дружили друг с другом. Вероятно, потому, что дом их был переполнен любовью, им не было нужды соперничать. В последнее время, однако, Фиона, которая, как вынуждена была признать Элис, временами вызывала исключительное раздражение, начала относиться к Орле с какой-то враждебностью, отпуская неуместные язвительные замечания, такие, как сейчас. Не улучшило их отношений и то, что у Орлы в одиннадцать лет начались менструации, тогда как у старшей Фионы их еще не было и в помине. Элис задумалась над тем, не стала ли всему причиной изменившаяся обстановка в семье. Может быть, когда-то их дом действительно полнился любовью, но теперь о ней не могло быть и речи.
О боже! Рождество получилось просто ужасным . Как правило, она не позволяла себе расстраиваться из-за Коры, как и из-за того, что мать Джона так суетилась вокруг Мориса и совершенно не обращала внимания на своего второго внука. Хотя Элис любила Мориса, прийти в дурное расположение духа было нетрудно. Обычно они с Джоном только посмеивались над этим. В прежние праздники Рождества Джон устраивал игру в слова. Иногда даже пел приятным баритоном, главным образом рождественские песни. Он следил за тем, чтобы ни у кого не пустела рюмка с шерри, и рассказывал смешные истории о своей работе. Джону удавалось рассмешить даже Кору. А сейчас Элис уже не знала, чего ей хочется больше: расплакаться или пронзительно завизжать, когда она смотрела, как две ее дочери ссорятся, Маив выглядит утомленно-скучной, Кора хмурится, свекровь воркует, а лицо Джона напоминает грозовую тучу. Только Кормак оставался самим собой, тихонько играя на полу с грузовиком, который он получил в подарок на Рождество. Если бы ее отец был здесь! Он бы нашел во всем смешную сторону, и они могли бы подмигивать друг другу и обмениваться понимающими взглядами.
Внезапно Джон схватил за шиворот Фиону и Орлу и вытолкал их из комнаты.
— Если вы собираетесь драться, то деритесь где-нибудь в другом месте, — прорычал он.
Элис поднялась и вышла, не сказав ни слова. Девочки стояли в коридоре, держась за руки (она отметила это с одобрением), и выглядели потрясенными.
— Я ненавижу папу, — с ожесточением вырвалось у Орлы.
— Я тоже, — эхом подхватила Фионнуала.
— Мы вовсе не собирались драться.
— Мы просто спорили.
— В последнее время ваш отец легко выходит из себя. — Элис обняла обеих девочек, ростом они почти не уступали ей. — Вам нужно развеселить его.
Орла фыркнула.
— Могу я зайти домой к Бетти Махон, мама? На Рождество она получила «Монополию» [1] .
— Если хочешь, любовь моя.
— А можно и мне? — с нетерпением спросила сестру Фионнуала.
Орла заколебалась. Почему бы Фионе не завести собственных подружек? Сестра превращалась не только в страшную толстуху, но и в жуткую прилипалу. Но она вспомнила, как отец несправедливо обошелся с ними, и согласилась.
Элис с облегчением вздохнула, когда девочки ушли: о двоих ей больше не нужно беспокоиться. Она отворила дверь в гостиную:
— Маив, ты не могла бы помочь мне приготовить чай, дорогая?
— Я ненавижу Рождество, — заявила Маив в кухне. — Раньше оно было отличным, а теперь просто ужасное. Папа когда-нибудь будет снова в хорошем настроении?
— Конечно, любовь моя. Он все еще не оправился от несчастного случая.
— Но, мама, мы же не виноваты в том, что с ним произошло. Так почему он отыгрывается на нас?
Элис не знала, что ответить. Маив унаследовала от нее спокойный и беззаботный характер. Жаловаться было совсем не в ее духе. Постепенно Джон восстановил против себя всех членов семьи. Только Кормак, пожалуй, ничего не подозревал о тех переменах, которые произошли с его отцом.
Она приготовила чай и бутерброды со свиным колбасным фаршем, наложила тарелку печенья, ответила Маив, что да, она может остаться в задней комнате и почитать новую книгу Энид Блайтон, а потом, извинившись, покинула всех, сказав, что ей необходимо заглянуть к Миртл и убедиться, что с той все в порядке.
* * *Едкий серый туман, который окутывал Бутль с самого утра, снова начинал сгущаться. Над протекающей рядом рекой Мерси жутковато и зловеще разносились гудки пароходных противотуманных сирен. Тротуары блестели влагой, на них пятнами отсвечивали желтые фонари. Было так здорово снова видеть свет на улицах после пяти лет строжайшего затемнения.
На Амбер-стрит в этот вечер почти никто не задергивал штор в гостиных. Элис миновала один дом за другим — везде вечеринки были в самом разгаре. Она родилась всего в нескольких кварталах отсюда, на Гарнет-стрит, в таком же крошечном домике ленточной застройки, двери которого выходили прямо на тротуар, и потому была знакома с большинством жителей всю свою жизнь. Они были членами ее семьи. Фаулеры шумно отплясывали что-то невообразимое под мелодию «Хоки-Коки». Двое их сыновей вернулись целыми и невредимыми после нескольких лет службы в военно-морском флоте. Эмми Норрис собрала всю семью, включая двенадцать правнуков. Мартенсы играли в карты, все с бумажными шляпами на головах, смеясь от души.
Куда бы ни поглядела Элис, везде люди развлекались на всю катушку. Из дома Мэрфи доносились такты мелодии «Благослови их всех», у Смитов звучала «Мы снова встретимся».
У Лэйси почти никогда не пели. Они взрывали хлопушки и петарды, но в бумажные шляпы и колпаки не наряжался никто, даже дети. Почему-то им это казалось неправильным. Впервые в жизни Элис почувствовала себя чужой на улице, которую знала как свои пять пальцев, словно она больше не принадлежала этому миру, как будто жизнь ее больше не текла по тому же самому руслу, что у ее подруг и соседей.
