Анна Шехова - Трудно быть ангелом
Осеннее между
Ангелом быть трудно. Если люди страдают, как правило, из-за других людей (или, по крайней мере, так думают), то Ангелы всегда страдают из-за самих себя. Поверьте мне как бывалому создателю индивидуального ада, идеально пригнанного по всем меркам моей души.
Чему удивляться?
Все мужчины в моей жизни становились локомотивами личностного роста, даже когда я об этом совсем не просила. Иногда меня бы абсолютно устроило, чтобы меня любили, нежили и баловали, но… Моим мужчинам всегда хотелось сделать из меня нечто лучшее, чем есть. И я почти привыкла к тому, что с каждым новым возлюбленным начинается очередная «подгонка» под идеал. У других женщин, с которыми я общалась, такой проблемы не возникало. Я не раз с удивлением замечала, что девушки могут дуть губы, капризничать, выкаблучиваться, высмеивать мужские привычки, причем им это не просто сходит с рук, а добавляет очарования. У меня же сформировалось четкое убеждение, которое, как скала, бросало гигантскую тень на всю личную жизнь: чтобы тебя любили, ты должна быть идеальной. Хотя бы для одного-единственного человека.
В начале наших отношений с Тимом мы много говорили о важности свободы, про самодостаточность и индивидуальность, про отвратительность любых трафаретов. Я была убеждена, что наконец нашла мужчину, оценившего меня такой, какая я есть. Он не требовал изучать историю политических партий, чтобы поддерживать разговоры о недостатках демократии, не тащил меня с собой на футбол, не настаивал на том, чтобы я прекратила пользоваться косметикой – ибо это нарушает естественность, не критиковал меня за то, что Баху я всегда предпочту Моцарта, а скрипку – органу.
Но эта странная осень разделила мою жизнь на две половины – прошлое и будущее, между которыми я осталась висеть, не дотягиваясь уже ни до того берега, ни до другого. Вместо моста осталось только терпение.
На улице тянулся бесконечный ноябрь: сырой, темный и пропитанный запахом гниющих листьев. Я ненавидела этот запах, как и жидкую грязь разлагающегося лета под ногами: сколько ни чисти обувь – она моментально становится еще гаже.
Вечно грязные сапоги стали для меня символом того ноября, в котором опять пришлось вспомнить, что «есть, дочка, такая работа – лепить из себя идеал». А идеальная женщина не устраивает скандалов, не поднимает голос до истеричных высот, не жалуется на то, что ей больно и одиноко. Она мудра и терпелива в своих ожиданиях.
Сам факт, что любимый мужчина может заниматься сексом с другой женщиной, меня не слишком трогал. Моя ревность была вырвана с корнем еще на первом курсе института, в пору влюбленности в однокурсника-гитариста с замашками Казановы. Антон носил длинные волосы, играл в команде КВН и не особо часто бывал на лекциях, в результате чего вылетел с факультета после третьего курса. Когда мы познакомились, мою крышу просто снесло вместе со стропилами. Выбор был прост. Либо встречаться с ним, наслаждаться близостью, смотреть на него из зала, вздыхая от счастья – мой мужчина! – и закрывать глаза на его похождения, которых он, к своей чести, не скрывал. Либо – не быть с ним. Я выбрала первый вариант и довольно быстро адаптировалась к такому стилю: обнаружилось, что наличие других любовниц никак не влияет на наши с ним отношения. Разве что способствует дополнительному уважению с его стороны: я была единственной женщиной, которой он мог жаловаться на других.
Но на этот раз все было не так просто.
Те отношения с Антоном, в которых был опробован полигамный стиль жизни, не длились долго, и я изначально не рассчитывала на серьезное продолжение. Несмотря на влюбленность, я слишком трезво мыслила, чтобы заблуждаться на этот счет. Своим здоровым нутром, не тронутым страстью, знала – пройдет. Рано или поздно моя влюбленность уйдет, и я смогу оставить этого человека всем прочим женщинам, готовым в него вцепиться.
Так и случилось.
Но с Тимом принять новый уклад нашей семейной жизни оказалось куда проще на словах, чем на деле.
Рыжеволосая смешливая Настасья из страйкбольной команды стала частью жизни Тима, а значит, и моей. Тим старался не упоминать о ней при мне, однако существование другой женщины – как присутствие покойника в соседней комнате: можно сколько угодно делать вид, что мы одни, но дрожь все равно пробирает.
Тем более сама Настасья, будучи девушкой эмоциональной и влюбленной, не давала забыть о себе. Я угадывала ее звонки еще до того, как Тим тянулся к трубке, и на его лицо набегала виновато-смущенная улыбка. Он брал телефон и уходил на кухню, а я беспомощно грызла ногти, думая – может, отобрать и разбить об стену эту чертову трубку? Или лучше сразу свою голову?
Невозможно запретить людям желать друг друга – рассуждала я. Мой выбор прост: я хочу сохранить наши отношения с Тимом и нужно потерпеть. Немного потерпеть, – и все будет хорошо. «Все непременно будет хорошо», – твердила я себе, стараясь не ловить интонации Тима, когда он отвечал на звонок. «Все будет хорошо», – уговаривала я себя, собирая посуду со стола после одинокого ужина. «Все будет хорошо, не такой уж я скверный Ангел, чтобы меня наказывать», – думала я, не глядя на часы, бесстрастно показывающие полночь.
«Все будет…» Я как мантру повторяла эти слова про себя и вслух перед Тимом, вымученно улыбаясь ему. Иногда мне хотелось крикнуть через стол: «Пожалей меня! Неужели ты не видишь, что каждый твой разговор с ней для меня пытка! Не делай этого хотя бы при мне!» Но я молчала, потому что выбор был сделан.
Иногда, когда Тим нежно гладил меня, лежа рядом в постели, мне хотелось вскочить и ударить его – отхлестать по щекам, оттолкнуть, выпихнуть из своей жизни. Его ласка в такие моменты не утешала, а только вызывала ярость, – как если бы плачущему из-за предстоящей разлуки ребенку вручили в утешение леденец.
Мне не нужны были леденцы. Я хотела быть счастливой, как раньше.
Каждый вечер, отданный Тимом Настасье, я проживала как украденный у меня кусок жизни. Хотя, как правило, в такие дни я не сидела дома, а сама встречалась с кем-то из знакомых, или засиживалась допоздна на работе, или глубоко дышала на йоге. То есть, следуя логике, я не должна была чувствовать себя ущемленной. Однако, несмотря на все потуги моего разума, логика отступала перед жгучим желанием расплакаться и пожаловаться на жизнь.
Но я предпочитала молчать, уповая на то, что страсть Тима не продлится долго. Не дольше нескольких месяцев – уговаривала я себя. Страсть – не любовь, она не может жить слишком долго.
Мужчина предпочитает хоронить свои проблемы под слоями молчания и бесподобно лживых слов вроде «у меня все в порядке» – стеклянный саркофаг, сквозь который все отлично видно, но сквозь который невозможно пробиться. Женщина горстями рассыпает свои проблемы перед любым внимательным слушателем, очищая свое внутреннее пространство. Поэтому у нас в канун депрессий обостряется инстинкт объединения.
