Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes
Видимо, реплика Миньона подкосила бабулю, которая тут же приложила салфетку к уголкам глаз. Затем женщина без лишних слов удалилась, чтобы не выплескивать эмоции в нашем присутствии.
Мы с Лусинэ немного помолчали.
И я вновь пустился в атаку:
— А чем хотела заниматься, если уж не бухгалтерией деда?
Девушка мнётся и нехотя протягивает:
— Посвятить жизнь Богу. Уйти в монастырь.
Я бы охуел, если бы не был уверен, что она блефует. И поддержал бы эту идею спрятать её в какой-нибудь монастырь в Сибири. Подальше от себя.
— И в какой же?
— Свято-георгиевский. Женский.
Какое своевременное уточнение.
Что не в мужской.
— Так он же православный, — стебусь, сдерживая улыбку. — Разве тебе можно? С нашим Армянским Апостольским ответвлением?
В Армении до начала этого века действовал запрет на женское монашество, что имеет исторические корни. Я точно помню, потому что меня немало удивил когда-то этот факт.
— Я не углублялась… — ты не неё посмотри, призвание — служить Боженьке, а углубиться в то, что её могли не пустить на «чужую» территорию, не сообразила.
Миньон старательно хмурит брови, задумываясь, и я в ужасе зависаю на том, как над одной из бровей в комок собирается щедро нанесенная шпаклевка. Это зрелище заставляет меня коротко содрогнуться в омерзении.
Отпиваю глоток остывшего чая. Снова повышается кислотность желудка.
— А что теперь, — прокашливаюсь. — Раз мечта накрылась?
Лусинэ впервые за все наши встречи в обыденной жизни, где она играет якобы саму себя, поднимает глаза на меня, одаривая прямым взглядом.
— Хочу большую семью, — мечтательно и тихо. — Пять-шесть детей.
Вот это она круто перестроилась: от невинной девы в монастыре до многодетной матери в миру.
Я скептически оглядываю её с головы до ног.
Продолжаем прикидываться серьезными.
— Посмотрим, как получится с таким запросом, — протягиваю ровно.
И вновь мы замолкаем.
Нам попросту не о чем говорить. Два незнакомца, которых почти месяц назад связали якобы общим будущим. И которые ведут двойную игру. У каждого свои причины притворяться.
И мне жуть как хочется вытряхнуть из Лусинэ её мотивы. Пойти напролом. Как вчера. Но раз уж напролом не прокатывает, действовать приходится осторожнее.
Миньон после длительного молчания начинает убирать со стола. Я иду следом за ней к раковине, неся в руках недопитую чашку чая. И случайно обливаю её левую руку.
Очень случайно. Именно ту руку с татуировкой.
Спохватываясь, извиняюсь и начинаю отряхивать рукав недоплатья, ненавязчиво оттягивая его наверх. Мысленно ухмыляюсь, представляя реакцию невестушки на то, что сейчас в другой обстановке увижу тату. И предвкушаю очередную ложь, которой станет оправдываться. Метаморфозы с волосами ещё как-то могу объяснить, но перманентный рисунок за ночь не сведешь…
— Всё нормально, — останавливает меня Миньон, уже изрядно смущенная оттого, что я оголил ей руку по самый локоть.
Оголил и не нашел тату.
Чистая кожа.
Бля-я-я… Я свихнусь с этой девчонкой.
Тру ребро предплечья, будто заботливо ощупывая, а сам пытаюсь понять, может ли татуировка быть замазанной?
Но нет. Её тупо нет.
Словно читая мои мысли, Лусинэ закатывает и второй рукав, приступая к мытью посуды. А я не верю своим глазам.
У этого должно быть логическое объяснение.
Я снова остаюсь ни с чем.
Злясь и сходя с ума от собственной беспомощности. Не бить же её, в конце концов, чтобы призналась, как проворачивает это всё!
Затаиваюсь и несколько дней не контактирую с благоверной.
А потом додумываюсь выпросить номер телефона. Еще пару дней пишу ей односложные сообщения, пуская пыль в глаза своей мнимой занятостью и невозможностью с ней видеться. А в конце недели наведываюсь в караоке-бар, соблюдая конспирацию: неприметная темная одежда, выбор дальней зоны, которую Вика-Лусинэ не обслуживает.
Наблюдаю за ней часа полтора, не предпринимая никаких действий.
Татуировки на своем месте, волосы рыжие.
Активно работает, обаятельно улыбаясь клиентам.
Дожидаюсь подходящего момента, когда официантка Вика ждет у бара большой заказ, который бармен постепенно выполняет, выставляя на поднос бокал за бокалом.
И набираю ей.
Гудки идут.
Она вытаскивает телефон из кармана. Немного хмурится и слегка прикусывает нижнюю губу.
Я расплываюсь в гадкой улыбочке, наверняка похожей на улыбку Гринча. Удовлетворен до невозможности впервые за столько недель.
Лусинэ медленно убирает смартфон обратно, что закономерно, я и не рассчитываю на ответ.
И одновременно с этим у меня в ухе раздается тихое:
— Алло.
6. Барс
— Лус, а ты на нашу помолвку придешь черненькой или рыженькой? Тебе идет рыжий, — протягиваю, нагло ухмыляясь. — Мне нравится. Так твои черты не выглядят резкими.
Вика-Лусинэ с подносом в руках замирает у столика и очень натурально не втыкает, что от неё хотят.
— А макияж? Рабочий или домашний? Кстати, ты же в курсе, что похожа на Миньона с домашним макияжем? Перегибаешь.
Девушка начинает расставлять передо мной заказ, предпочитая не отвечать и не смотреть в мою сторону. Дескать, сумасшедший, что взять с него.
— Слушай, самый главный вопрос, который меня мучает: как ты объясняешь свое ночное отсутствие семье? Особенно деду.
Официантка выпрямляется, склоняя голову набок и мило интересуется:
— Диего, ты мне просто скажи, у тебя красный диплом местной Краевой психиатрической больницы? Чтобы я знала, как с тобой правильно общаться. Смеяться над больными нельзя, грубить — себе дороже. Буду молча приносить тебе напитки, раз уж ты прописался в нашем караоке.
Улыбаюсь во все тридцать два.
Злорадствую, воплощая свой план.
Это и есть моя новая цель — доводить её напрямую. Беспощадно. Каждую смену.
Весь вечер подзываю, раздражая мелочами: вилку поменять, салфетки принести, соль, стол протереть. Открываю меню на рандомном блюде и прошу рассказать, как его готовят. Поэтапно.
Большую часть рабочего времени Лусинэ проводит у моего стола. Персонал поглядывает на неё с сочувствием, думая, что я лишь левый мудак при деньгах, которому нравится издеваться. А посылать клиента — табу. Пользуюсь её беспомощностью, удовлетворенно скалясь, пока девчонка злится, скрежеща зубами.
Примерно за час до закрытия заведения я расплачиваюсь и ухожу. Не оставляя и рубля чаевых.
Подленько измываюсь, как и она надо мной.
Посмотрим, кто кого.
Сегодня я взял развалюху на прокат и затаился чуть выше самого караоке, чтобы беспалевно проследить, как эта стерва попадает домой.
Работники гурьбой высыпаются на улицу и постепенно уезжают на прибывающих друг за другом такси. Кто-то даже вместе. А моя ненаглядная садится в машину в гордом одиночестве. Завожу мотор и на расстоянии преследую её. Почти сразу охреневая оттого, что едем в противоположном от их коттеджного сектора направлении.
Такси заезжает в один из старейших районов нашего городка и тормозит у неприметной хрущевки. Я проезжаю мимо, сворачивая во двор, и тушу зажигание, замирая. Через десяток секунд появляется Лус, сосредоточенно шагающая к подъезду посередине.
Я бы побился об заклад, что она догадалась о моей слежке и так водит за нос, доигрывая партию, если бы через минуту не уловил её силуэт в окне четвертого этажа.
Обескураженный, даже после того, как свет погас, еще долго сижу неподвижно, переваривая ситуацию.
У этого ведь тоже должно быть логическое объяснение.
Никто не убедит меня в том, что Вика — другой человек.
Я, блядь, не чеканутый.
Поспать мне не удается. Всю ночь лежу и перебираю факты, уверенный, что сознание подкинет хотя бы крохотную лазейку. Где-то же эта чучундра должна была облажаться. Я уже полтора месяца мудохаюсь.
Утром за завтраком очень некстати дед решает поинтересоваться моей жизнью.
