Развод. Тот, кто меня предал (СИ) - Черничная Даша
— Я не знала, Мирон. Просто чувствовала. Видела отчуждение в объятиях, коротких поцелуях. В том, как член на меня не вставал.
Мужчина замирает, шумно втягивает носом воздух.
— Тебе чуть ли не заставлять себя приходилось, чтобы заниматься со мной любовью. Поначалу я старалась, пыталась возбуждать тебя, как раньше. Красивое белье, свечи. А потом увидела ваш секс с Мариной. Тебе же не любовь нужна, а обычная ебля.
Мирон издает звериный звук, рычит, с силой трет лицо, а я продолжаю:
— Так что не надо заливать мне о любви и обещаниях. Грош цена им.
— Нет, Кудряшка. Я люблю только тебя. Она просто ошибка, не более.
— Мне все равно, Мирон. Что бы ты ни сказал, исход один — развод.
Испепеляет меня взглядом, сканирует от самой макушки до кроссовок, а я под этим взглядом обнимаю себя сильнее, сжимаюсь.
— Хорошо, я дам тебе развод. Но не отпущу.
Устало пожимаю плечами. Слова, слова. Это всего лишь слова. Ни веса, ни ценности они не имеют. Можно заливаться соловьем и посыпать голову пеплом, но разве это имеет значение, если поступки говорят о противоположном?
Мирон привозит меня к родительскому дому, останавливается, обходит машину и открывает мне дверь. Протягивает руку, чтобы помочь выйти, но я игнорирую ее. Лишние контакты ни к чему.
— Пока, Мирон.
Разворачиваюсь и ухожу, оставляя бывшего мужа позади себя.
— Кудряшка, — зовет он заклятым прозвищем, и я оборачиваюсь.
Жду, что снова начнет говорить о любви и своей вине, каяться, просить прощения. Но вместо всего этого он смотрит красными влажными глазами и произносит с хрипом:
— Надень носки. Замерзнешь.
Я опускаю голову и смотрю на свои ноги. Несмотря на то, что в машине было тепло, ноги у меня ледяные, так и не смогли согреться.
Когда я поднимаю голову, машины Мирона уже нет.
Глава 5. Отражение
Две недели отпуска прошли как один день. Я каталась на облаках прострации. Лежала на кровати, изучая потолок, или смотрела в окно, сидя в кресле. Вот и все мои дела и заботы.
Я ждала боли, но чертова сука куда-то запропастилась. Как психолог, я прекрасно понимала, что ее приход неизбежен. Вот и ждала.
Спасибо родителям — они буквально за руку выводили меня из спальни и заставляли есть. Вкуса пищи я не чувствовала, не чувствовала ее запахов или температуры. Солнце не грело, не находилось никаких целей, смысла жизни.
У меня было отвратительное самочувствие — меня качало на качелях тошноты и мигрени. Я похудела, осунулась, забросила себя. В зеркало старалась не смотреть: подсознательно знала, что увижу там.
Мирон исчез из моей жизни, будто его и не было там никогда. Он не писал, не звонил мне. Развод получилось организовать быстро. Это легко, когда у тебя деньги и связи.
В день расторжения нашего брака, рано утром, едва заря мазнула небосвод, я встала с кровати, отправилась в ванную комнату, залезла в душ и смыла с себя эти две недели.
Как бы то ни было, мне нужно выглядеть сегодня… нормально. Не было желания утереть Мирону нос, мол «смотри, что ты потерял, козел». Я просто не хотела видеть жалость в его глазах.
Из отражения на меня смотрела… я. Я, только восемь лет назад. Худая — нет, скорее даже щуплая девчонка с вихрем кучерях на голове. Отличие только в глазах — сейчас они были безжизненными, тусклыми.
Дернув головой, принялась сушить буйную шевелюру. С этим всегда было сложно, потому что, высыхая, кудряшки превращались в одуванчик. Буквально. И сейчас я ничего не могла поделать с этим.
Чуть подкрасила глаза и брови, замазала синяки под глазами и наложила немного румян, чтобы скрыть нездоровый синюшный цвет лица.
В своей спальне стала выбирать наряд. Все вещи, которые я взяла с собой из квартиры Мирона, оказались мне велики. Видимо, принудительные приемы пищи не спасли от сильного похудения. Открыла створки шкафа и полезла за своими старыми вещами, которые носила еще в студенчестве.
Достала коричневую юбку длиной до середины колена и легкий бежевый свитерок, надела все это и усмехнулась, глядя в отражение.
Старая одежда, вернувшиеся кудри и худоба.
– Ну привет, — говорю отражению. — Давно не виделись.
Элеонора Константиновна, мать Мирона, была бы недовольна мной. Она всегда меня шпыняла за мой внешний вид и беспардонное поведение, которое могло посрамить чету Епифановых.
Улыбаюсь себе, хотя губы больно растягивать в улыбке, будто какие-то механизмы заржавели, работают с жутким скрипом, того и гляди развалятся.
— Готова, дочка? — папа стучит в дверь и входит. Окидывает меня взглядом, открывает рот от шока. — Вот это да, Ритусь. Я и забыл, какая ты у нас хорошенькая.
— А что, вам не нравились мои прямые волосы? — хмыкаю я и снова выдавливаю улыбку.
— Дело не только в волосах, — отец чешет бороду, — дело в тебе самой. Иногда даже самая блестящая обертка — это всего лишь обертка. Я честно тебе скажу: рад, что вы разводитесь. Не ровня мы им. Не ровня.
— Поехали, папуль, — целую его в колючую щеку и выхожу из спальни.
В коридоре, когда я уже надела высокие сапоги, меня ловит мама. Прижимает к себе, гладит нежно по волосам, целует в висок и спрашивает миролюбиво:
— Ты хорошо подумала? — я киваю.
Хотя это мало похоже на кивок, скорее уж просто роняю голову.
— Тогда сделай это.
В ЗАГС приезжаем за пятнадцать минут до назначенного времени. Отец порывается пойти со мной, но я уговариваю его остаться и подождать меня.
Возле нужного кабинета на стуле, поставив локти на колени и опустив голову, сидит Мирон. Я не вижу его лица, но уверена, что это он. Замедляю шаг и уговариваю сердце биться ровнее.
Внутри меня будто разом все органы дают сбой. Чувствую знакомый аромат, и руки машинально тянутся к мужчине, хотят коснуться его, погладить, позаимствовать немного тепла.
Мирон, чувствуя меня на расстоянии, медленно поднимает голову, а после и сам встает на ноги. Моргает несколько раз, будто пытается согнать морок.
Он бледный. Щеки немного впали, глаза невыспавшиеся, уставшие. Несмотря на модный костюм и выглаженную белую рубашку, выглядит помятым.
— Кудряшка, — от его мягкой улыбки и этих слов в груди что-то больно екает.
Колит, режет. Я немного сжимаюсь, пытаясь унять резкие и неожиданные ощущения.
— Ты такая… такая… родная, — заканчивает он, и рана начинает кровоточить.
Сначала немного, по чуть-чуть, по капле. Но потом это превращается в бурный поток, от которого сжимается горло и перехватывает дыхание.
— Здравствуй, Мирон, — говорю через силу.
— Привет, — отвечает он и тянет руку к волосам.
Пусть. Разрешаю ему проститься. В последний раз.
Можно.
— Кудрях, давай уйдем? — говорит нарочито бодро, снова напяливает глупую улыбку, лишенную радости. — Ну его нахер, этот развод, Ритк. Уйдем? Давай?
Ощущение, что он уговаривает меня сбежать с пары, а не забрать документы на развод и разойтись в разные стороны навсегда.
— Пойдем в парк Горького, будем есть мороженое в рожке, то самое, мое любимое? — спрашиваю у него и вымученно улыбаюсь.
Не знаю, зачем принимаю правила его игры, чего хочу добиться.
— Да, — выдыхает он с непролитыми слезами в глазах. — Прокатимся на «Орбите», а потом будем час раздирать спутавшиеся волосы.
— И кормить уток? — закусываю губу, сдерживая внутреннюю дрожь.
— Верно, — улыбка шире, живее, будто верит мне.
— Нет, Мирон, — говорю максимально бесстрастно и молюсь, чтобы не расплакаться от сдавливающей грудь боли.
Лицо Епифанова мрачнеет на глазах, взгляд снова тусклый, руки сжаты в кулаки.
— Сейчас мы войдем в эту комнату, Мирон. Разведемся и разойдемся в разные стороны, как будто никогда не были вместе.
Глава 6. Развод
— Ты стала жестокой, — говорит холодно, веселье покинуло не только взгляд, но и голос.
