Ржавчина - Виктория Юрьевна Побединская
«От нее остались лишь обломки».
– Не надо, – продолжает она. – Мало кто в курсе, но мне довелось целый год проработать в школе в Ржавом городе. И тот год оказался самым кошмарным в моей карьере. Так что лучше держись от этих ребят подальше.
Почему в этот момент мне кажется, будто она говорит совершенные глупости? Разве учителя не должны избегать разделения учащихся по социальному статусу?
– Он сильно изменился, и ты даже не представляешь, на какие жуткие вещи теперь способен.
Повисает пауза. А затем она вдруг протягивает руку, но я не принимаю ее.
– Я видела своими глазами, Аннет. Отпусти его. Он уже не тот, что раньше.
Ее слова ранят, не вдохнуть, но я лишь стискиваю зубы, киваю – «Посмотрим» – и, не оборачиваясь, выхожу из кабинета. В голове все еще крутятся сказанные напоследок слова: «Все, на что он теперь способен – лишь разрушать и ненавидеть».
Несмотря на старания, кошелек так и не находят. Зато спустя два дня находят трех парней. Побитых в туалете на цокольном этаже.
«Ржавчина». Предупреждение разносится быстрее чем «вирусные» картинки котиков по интернету. Возможно для каких-то иных муниципальных школ драка – дело не столь существенное, но для «Вудсайд Хай» все равно что приговор. Безапелляционный и пожизненный. Тут и за оскорбление-то попадают к директору на ковер, а уж за драку и вылететь запросто. Вот только некоторым и на это плевать.
А потом и Ники Вазовски, участницу группы поддержки нашей баскетбольной команды, застают в подсобке с одним из Ржавых парней. Еще и травку находят. Новость в считаные минуты облетает школьные паблики, а следом и родительские. Парня отчисляют, в школу заявляется полиция с собакой, и та целый день обнюхивает шкафчики. Управляющий комитет организовывает внеочередное собрание. Строго настрого наказывает не ходить по школе по одиночке и у Ржавых ничего не брать. Всем раздают листовки с подробным описанием наркоты, которую толкают у них на улицах. Больше всего пугая GHB – наркотиком «для изнасилования», популярным в подпольных клубах. Он вызывает спутанность сознания и кратковременную потерю памяти. А что может быть страшнее, чем если тебя опоят и увезут в Ржавый город?
– Никогда в жизни к таким, как они, не подошла бы, – заявляет Ив. Мы сидим у нее дома и красим ногти на ногах в очередной цвет безумия. – Спорим, у них можно подцепить вши или еще что похуже.
– Фу, – морщусь я, тут же измазывая цветом фуксии не тот палец.
– Не удивлюсь, если Вазовски вообще из команды выгонят, – протягивает жидкость для снятия лака Ив. – Все-таки нельзя быть такой неразборчивой. В связях.
Мы хихикаем. Пусть подруга и считает себя скорее книжным червем, чем знойной тусовщицей, в команду чирлидерш она вписалась на удивление легко, словно только и создана прыгать по полю, радостно размахивая помпонами. Несколько раз Ив предлагала попробовать и мне, но я отказалась.
– Как ты представляешь себе немую девушку, скандирующую кричалки?
С тех пор мы эту тему закрыли. А я так и не призналась, что сама могу дать фору в трехочковых бросках многим из нашей команды. Как и в том, кто меня этому научил.
– Завтра после игры тренер определит основной состав, – заявляет Ив, подбирая для ногтей на руках лак в цветах команды «Росомах». В «Вудсайд Хай» это зеленый и фиолетовый. Будут играть наши и Ржавчина. – И ты должна прийти. Просто обязана. Нельзя же пропустить, как наши опозорятся!
Я морщусь – заранее знаю, кого там увижу, – но, чтобы поддержать подругу, обещаю, что приду. А потом, рисуя на большом пальце сердечко, добавляю:
– Из всех буду болеть только за тебя!
Глава 4. Анна
У каждого из нас имеется список отвратительных привычек, от которых мы не можем избавиться. Такой есть и у меня. И пока в нем числится лишь один пункт, но очень веский – опоздания. Главная проблема в том, что я не могу нормально извиниться. Поэтому, пока еду в школу, открываю блокнот и пишу крупно маркером: «Простите. Обещаю, больше это не повторится».
Я забегаю в класс уже со звонком, все сидят на местах, а мисс Остин, наш учитель – молодая женщина в костюме, словно вынырнувшем из эпохи шестидесятых, – стоит у доски.
Открыв дверь и не пересекая порог, я поднимаю самодельную табличку, сложив брови домиком и вжав голову в плечи. Мисс Остин пробегает по мне взглядом весьма укоризненным, но все же кивает, позволяя войти. Но стоит сделать шаг в кабинет – раздается хохот.
– В чем дело, класс? – спрашивает учитель.
Я судорожно пытаюсь понять, что со мной не так. В поисках поддержки ловлю взгляд Ив – она кивает на последний ряд. Перед партой Августа, там, где должна стоять моя парта, – пустота. Квадрат голого пола, на котором остался пыльный след от металлических ножек. Вокруг – ни одного свободного стола. Призрак доброго мальчика из моего детства ухмыляется, делая вид, что он тут совершенно не при чем.
– Анна, займите свое место, и мы начнем урок.
Я застываю в нерешительности, не зная, что делать. Слова учителя прерываются новой волной смеха.
– Она, кажется, не может.
Мисс Остин оборачивается, кладет мел на подставку и отряхивает руки.
– Повторите, пожалуйста, мистер О’Доннел, я не расслышала вас, – обращается она к Августу весьма вежливо. Хотя, очевидно, он этого не заслуживает.
Август лениво поднимает голову, отрываясь от тетради, в которой он что-то выводил, и отвечает:
– Я сказал, что она этого сделать не может.
– И почему же?
Снова этот противный смех. Я закрываю глаза. Все, чего мне хочется, чтобы это представление поскорее прекратилось, потому что все взгляды снова устремлены в мою сторону.
– Мистер О’Доннел, почему мисс Суворова не может этого сделать?
Август откидывается на стуле и, скрестив руки на груди, хмыкает:
– Очевидно, потому что ее парты нет. Как и других свободных. Естественный отбор.
По классу прокатывается клубок из смешков. Я же хочу под землю провалиться. А вот мисс Остин ситуация, кажется, совершенно не напрягает.
– Август, – ласково обращается она к парню. – Не принесете ли вы из учительской распечатанный к уроку материал?
Я не смотрю в его сторону, но буквально кожей чувствую на себе взгляд.
– Я еще плохо ориентируюсь здесь, – отвечает он. – Отправьте кого-то из местных.
– Спросите у дежурного учителя, он вам подскажет.
Опустив глаза в пол, я мечтаю, чтобы Август заблудился. Вижу, как он недовольно поднимается, но все-таки уходит. А я так и стою, словно
