Папа есть, нужна Любовь (СИ) - Любимая Татьяна
Предплечья коснулся ветерок или перышко, пощекотал, погладил. Смахиваю, чувствую чьи-то пальчики. Отнимаю руки от лица полностью.
Маленькая девочка стоит напротив, в лицо мне заглядывает, бровки свои светлые хмурит по-взрослому, а глаза с длинными ресничками ясные, голубые, кристально-чистые. И круглые, открытые миру, как у всех детей в этом возрасте. Сколько ей — четыре, пять?
— Не надо плакать, — говорит четко.
Волосы у нее длинные, пшеничного цвета, собраны в конский хвост. Джинсовый костюмчик из штанишек и расстегнутой курточки, ярко — желтая маечка с забавным смайликом на животе. На ножках сандалики. К запястью привязан такой же желтый шарик. Со смешной рожицей.
— Я чуть-чуть, — шмыгаю носом и пытаюсь улыбнуться. — А ты с кем? Где твои родители? — ищу взглядом в толпе ее мать.
— Папа там, — машет назад, не глядя. — Не надо плакать, — повторяет, протягивает ручку, стирает с моей щеки слезы. Пальчики у нее маленькие, нежные, теплые. — Папа говолит, плакать надо, если сильно — сильно больно, а если с кем-то полугались, значит, у него было плохое настлоение, потому что он не с той ноги встал.
Мне сильно-сильно больно, а Боря действительно встал не с той ноги. Он вообще в последнее время плохо спит. А потом весь день раздраженный, рычит.
Любуюсь девочкой. Красивая, как ангелочек. Солнечные зайчики скачут по личику. Оно будто светится.
Непроизвольно начинаю улыбаться. Такая рассудительная малышка, очень серьезная.
Повезло же родителям с хорошенькой девочкой. А как вкусно она пахнет! Как сливочное мороженое! Где таких делают? Дайте две!
— Я больше не буду плакать, — обещаю, смахиваю с другой щеки остатки слез.
Девочка протягивает мне ручку, к которой привязан воздушный шар.
— Надо лазвязать.
— Уверена? — с сомнением поглядываю на веселый шарик.
— Да, — встряхивает волосами.
Берусь развязывать. Кое — как справляюсь с узелками.
— Все. Держи только крепко, а то улетит.
— Нет. Это тебе, — машет ладошками.
— Мне? — растерявшись, перебираю веревочку пальцами. — Почему? За что? А как же ты? Он же твой… Папа ругаться будет…
— Не будет. Это доблое дело, за доблые дела не лугают.
— Надо же… — растроганно хлопаю глазами.
— Его Петлюшей зовут.
— Петрушей? — уточняю. Кивает. — Здорово… Спасибо тебе. А я… — спохватываюсь, — я тоже тебе хочу сделать подарок. Подожди секунду.
Зажав ленточку от шарика, открываю сумочку, шарю в ней. Где же она, где? Ведь была.
Вот!
— Держи, это тебе. Подарок, — раскрываю ладошку.
— Ух ты-ы! — тянет восхищенно, округлив глаза. — Это мне? — улыбаясь ее неподдельному восторгу, моргаю. — Класивая… — несмело дотрагивается пальчиком.
Эту заколку я покупала себе сама. Два блестящих позолоченных листика влево, два вправо. Оба густо украшены розовыми стразами. Между ними волна из розового жемчуга. Увидела ее и влюбилась с первого взгляда, взяла не раздумывая. И сейчас от всего сердца дарю ее маленькой доброй девочке. На счастье.
— Она твоя. Хочешь, я тебе ее приколю?
— Хочу.
Подставляет мне голову и кажется, не дышит, пока я осторожно прикалываю заколку сбоку от резиночки.
— Класиво? — спрашивает довольная, крутя головой.
— Очень! Тебе идет. Как тебя зовут, солнышко?
— Тая.
— Тая, Таечка… Какое красивое имя. А меня…
— Тася! Таисия!
Над головой у меня как гром среди ясного неба прогремел встревоженный мужской голос.
— Я тебя потерял! Ты почему убежала? Я же просил не отходить далеко!
Мужчина бросил на лавку рядом со мной мороженое в упаковке, сам стремительно опустился на корточки перед дочкой. Сурово сдвинув к переносице брови, начал вертеть малышку в разные стороны, проверяя на целостность. Руки как крылья коршуна — укрывают, защищают дочь ото всех. Еще бы, при таких — то габаритах. А дочь дюймовочка.
Они похожи. Мимика один в один.
— Папочка, я делала доблое дело! — растопырив пальчики, с детской непосредственностью громко объясняет ему Тая.
— Это не повод убегать от меня! — выговаривает ей строго.
Вижу, еле сдерживает эмоции. Внутри его колотит.
— Не ругайте, пожалуйста, девочку, — заступаюсь за нее, — она…
Но меня не слушают и не слышат. Мужчина, бросив на меня короткий недобрый взгляд, подхватывает дочь на руки и быстрыми шагами удаляется. Очень скоро его высокая крепкая фигура теряется в толпе.
Нет, ну вообще уже! Как-то по-хамски. Ни здрассте вам, ни до свидания, ни спасибо, что за девочкой приглядела.
— Невоспитанный папаша, да, Петруша? — жалуюсь шарику. — И в кого только у него дочка.
Петруша улыбается мне широкой улыбкой, скачет и подмигивает.
Рядом лежит забытое мороженое.
Глава 5
— Вот, посмотри, я поседел, пока тебя искал! — наклоняю голову к дочери, раздвигаю пальцами волосы.
— Так и было, — косится, надув губешки. Ручки на груди сложила, характер показывает.
А меня колотит внутри, накрывает кошмарными сюжетами, где один ужаснее другого. Финал у всех один — я ее потерял! Мою малышку. Смысл жизни. Самое дорогое, что у меня есть.
Вся жизнь перед глазами промелькнула — от узкой коробочки с бантиком, которую мне вручила Вита, в ней оказался тест с двумя полосками. До первых невнятных звуков моей доченьки, в которых я пытался уловить слово «папа». И даже сегодняшнее утро с ее петухами и отпадным нарядом.
Первый порыв был, когда я ее нашел, — наорать, дать хоть раз в жизни по жопе, чтобы запомнила на всю жизнь, что так делать нельзя. Еле как взял в себя руки, приглушил страх, злость, сделал лайтовое внушение, а она, понимаешь ли, делала доброе дело! Ревущую женщину успокаивала! Ту самую, из серой машины. Замужнюю.
Я ее узнал, но жалости не испытал, все потому, что мысли были заняты Таськой. Схватил дочь в охапку, полетел в машину. Это сейчас до меня дошло, как по — идиотски выглядел мой побег со стороны, а в тот момент ни о чем не думал, только о том, что дочь со мной и я ее от себя не отпущу.
Вообще какие были мысли у той женщины, вдруг она причастна к киднеппингу и специально втиралась в доверие моей малышки? Мне становится дурно, давление подскакивает.
— Тася, нельзя убегать от родителей! — взрывает меня от эмоций. — А если бы эта тетя тебя куда-нибудь увела?
— Куда?
— Ну не знаю. К себе.
По глазам вижу — не боится. Не знает мой ребенок, что под красивыми оболочками запросто могут скрываться маньяки.
— Она плакала, я ее утешала. Петлюшу ей подалила.
Дожили. Воздушным шарам имена даем.
— Помогло? Утешилась?
— Да.
Ладно. Дыши, Тимур, дыши, все обошлось. Дочь с тобой, жива, здорова, в меру весела. Медленно считаю до десяти, пульс успокаивается, я стабилен.
Во всей этой суматохе я забыл про мороженое. Бросил его на лавке возле той женщины, там оно и осталось. Но хоть Таська о нем не вспоминает, а то побежала бы забирать.
— Папочка, я класивая? — задрав нос, дочь крутит головой.
Мельком глянув на источник моих нервов, вставляю ключ в замок зажигания, хочу завести машину. Программа минимум выполнена, можно ехать домой.
— Очень красивая. Ты самая красивая девочка, которую я когда — либо видел, — стараюсь, чтобы голос звучал спокойно, без тех всполохов, что еще нагоняет мое воображение.
— Не-ет, ты получше посмотли, — требовательно.
Оставляю ключ в покое, внимательно рассматриваю дочь. В волосах блестят стразы!
— Откуда у тебя это украшение? — наклоняюсь, рассматривая. Дома отродясь таких заколок не было.
— Та тетя подалила. Она доблая.
— Точно подарила? Или ты выпросила в обмен на Петрушу?
— Подалила! Она сказала, что ей она не нужна.
— Хм. Ладно. Ты спасибо той тете хоть сказала?
— Ой… — мгновенно расстроилась, — забыла! Папа, пойдем сколее, она, навелное, ещё там, на лавочке в палке, моложеное наше ест. Только ты на нее за моложеное не лугайся, пусть ест.