Джио + Джой и три французские курицы (ЛП) - Холл Элли
Мое удивленное моргание замедляется еще больше, или, возможно, мои веки застывают на месте.
— Мама?
Она обнимает меня теплым, приветливым объятием. Когда отстраняется, я читаю надпись на ее толстовке: «Сказочное Рождество!».
— Мама? — повторяю я, не совсем уверенная, что обращаюсь к правильному человеку, хотя у нас с ней одинаковое лицо в форме сердца, оливковая кожа, невысокий рост и фигура. А вот русые волосы, зеленые глаза и веснушки достались мне от отца, которого я не очень хорошо помню.
— Джой! Я так рада, что ты здесь. — Мама держит меня на расстоянии вытянутых рук, глаза влажные от эмоций.
— Думаю, я тоже. Но я либо измотана долгой поездкой и доведена до галлюцинаций, либо, что еще хуже, заснула за рулем и не знаю, где нахожусь.
Она смеется, как будто я шучу.
— Пойдем, зайдем внутрь. Холодно. — Мамин нью-йоркский акцент звучит как никогда сильно, уверяя меня, что она настоящая Донна Гловер, а не самозванка.
Затем она щиплет меня за щеку.
— Ты выглядишь исхудавшей. Я только что сварила суп. Давай согреем тебя и накормим.
Прижимаю холодные пальцы к лицу.
— Да. Я точно не сплю. Но когда это моя умная и, простите за выражение, сварливая, пронзительная и резкая мама превратилась в такую, казалось бы, заботливую и добрую бабушку? Я даже не знала, что ты умеешь варить суп.
Она смеется и увлекает меня за собой по улице.
Я оглядываюсь через плечо на грузовик.
— Не думаю, что он проедет.
— Марк Николс уже занимается этим.
Я оборачиваюсь туда, где приятный пухлый пожилой мужчина с белой бородой снимает знак, перегораживающий улицу, чтобы пропустить грузовик.
Мама говорит о том, что мне следовало бы продать все свои вещи в городе, чтобы начать все с чистого листа.
— Я так и сделала, и посмотри, где я сейчас. Это зимняя страна чудес. — Она кружится перед домом с номером тридцать, освещенным гирляндой миниатюрных лампочек в виде леденцов.
Я не могу удержаться, чтобы не сморщить нос и не прищуриться в замешательстве.
— Я и не знала, что ты любишь зиму. — Или Рождество, если уж на то пошло.
— Ты меня знаешь. Я командный игрок. Когда Марси с соседней улицы сказала, что в этом году темой праздника будут леденцы, я не смогла удержаться. И должна была участвовать.
— Вообще-то, я этого о тебе не знала, — бормочу я.
Мама меня не слышит, потому что та же рождественская радиостанция, которая была включена у меня в грузовике, звучит по портативному радиоприемнику, который был у нее с тех пор, как я была ребенком. Эта штука всегда была включена, передавая новости, ток-шоу или бейсбольный матч на заднем плане — саундтрек моего детства.
Меня захлестывает теплая волна ностальгии. Я всегда обижалась на этот серебристый прямоугольный прибор, потому что в детстве мне казалось, что мама слушает его больше, чем меня. Но если радио было включено, значит, она была дома, и я радовалась этому.
— Добро пожаловать! — Мама улыбается, явно гордясь своим первым домом, который она снимает в городе в свои шестьдесят пять лет, выйдя на пенсию с работы помощником юриста.
Неудивительно, что у переднего окна нет рождественской елки, но есть несколько рождественских безделушек, поздравительные открытки на книжной полке, а в центре журнального столика стоит миска с шоколадными конфетами в золотой, зеленой и красной фольге.
Кладу одну конфету в рот, и молочно-кремовый шоколад тает на языке.
— М-м-м. Вкусно.
— Домашние из «Мамы и леденцов». Это кондитерская в городе. Красный — молочный шоколад, зеленый — мятный, а золотой — с карамелью внутри.
— Даже если мне нельзя есть глютен, по крайней мере, я могу есть шоколад. — Я беру себе пригоршню.
— Я выиграла их, когда угадала правильное число в банке на нашей ежегодной рождественской игре на прошлой неделе. В конфетнице их полно, мне их хватит на всю жизнь. Бери себе столько, сколько захочешь.
Моя мама никогда не держала на столе в своем кабинете миску даже с мятными конфетами.
— На этой неделе мы будем ходить от двери к двери, распевая рождественские гимны и предлагая угощение тем, кто ответит. — Она говорит почти с восторгом.
И я тоже должна была бы быть в восторге, но это так не похоже ни на одну из версий Донны Гловер, которую я когда-либо встречала. Это и трудоголик, и одинокая дама, проводящая субботние вечера в городе, и ленивица, отсыпающаяся по воскресеньям.
— Кто ты такая и что ты сделала с моей матерью?
Она суетится на кухне, готовя мне что-нибудь поесть.
— В прошлом году я подружилась с миссис Крингл и женщинами из церкви. — Она продолжает рассказывать мне историю жизни каждой из них, когда мой телефон пикает с входящим сообщением.
Фрэнки: Я только что видела, как наш новый житель катил по Мейн-стрит в огромном грузовике?
Эмонд Джой: Я чуть не обвесила грузовик рождественскими гирляндами, но не была уверена, что они выдержат путешествие.
Фрэнки: Но ТЫ выдержала. Значит ли это, что ты здесь?
Эмонд Джой: Я здесь.
Фрэнки: Если ты в доме твоей мамы и слышала этот звук, отражающийся от гор, то это был мой счастливый визг.
Эмонд Джой: Кто ты такая и что сделала с Фрэнки?
Я повторяю свой предыдущий комментарий, только на этот раз меняю свою умудренную жизнью городскую леди-маму на мою нахальную городскую девушку- лучшую подругу. Она не из тех, кто радостно визжит. Единственный визг, который я когда-либо слышала от нее, был на сотрудников ее ресторана.
Фрэнки: Хоук-Ридж-Холлоу сделает это с тобой.
Эмонд Джой: С моей мамой это точно произошло.
Фрэнки: Я хотела зайти к ней и поздороваться.
Эмонд Джой: Уверена, она с удовольствием познакомится с твоими детьми.
Фрэнки: Она уже познакомилась с ними на часе истории в нашей библиотеке.
Эмонд Джой: Что Донна Гловер делала на часе истории в библиотеке?
Фрэнки: Она работает там волонтером раз в неделю.
Эмонд Джой: Я попала в альтернативную реальность? В рождественскую сумеречную зону?
Если так, то не могу придумать, где бы я предпочла оказаться. Но, честно говоря, это удивительно и сбивает с толку.
Мама подходит к входной двери и машет кому-то рукой. Она из приветственного комитета? Кто-то еще новичок на улице? Я наполовину ожидаю, что она бросится на улицу с запеканкой в руках, что совсем не в стиле Донны Гловер. Самое радушное, что она могла сделать с новыми людьми в нашем старом здании, это не спрашивать у них документы, чтобы убедиться, что они не заключенные.
И тут я понимаю, что это мне оказывают теплый прием.
В детстве она была занята, постоянно работала или моталась по городу по тем или иным причинам. Она не относилась к тому типу людей, которые любят украшать дом к Рождеству. Каким-то образом этот ген достался мне. А у нее, похоже, он был латентным.
Пока несколько женщин и семей с улицы заходят внутрь, приветствуя меня объятиями, корзинами с выпечкой и десятком вопросов, Фрэнки продолжает писать мне сообщения.
Я также получила смс от своего бывшего.
Сэмпсон: Привет, детка. Давно не виделись, и я знаю, что ты скучаешь по мне. Я свободен сегодня вечером, если хочешь встретиться.
Я подумывала удалить его номер, но что если он прав, и я никогда не найду никого другого? Что, если он проснется и влюбится в сыр… и в меня?
Между Марком Николсом, который помог с проездом грузовика, и несколькими другими людьми, заносящими мои коробки, пока мама руководит ими, я мельком улавливаю несколько слов от Фрэнки о том, что у нас есть решение. К моему полному замешательству? Удивлению от такого веселого поворота событий? Она пишет что-то о пиццерии и работе, но у меня нет свободной минутки, чтобы нажать на сообщение и прочитать его целиком, не показавшись грубой.
