Расческа для Лысого - Мария Зайцева
Он отворачивается от меня, потом резко ведет руль, и я опять залипаю на его руках. И уже даже не скрываю этого. Плевать. Вот реально, плевать. У всех уже в моем возрасте по пять-шесть парней в активе. А я, бл*, как девственница живу. В кои-то веки мужика захотела… Ну и похер, что в отцы мне годится! Если нравится, почему я должна это скрывать?
Он едет к обводной. Не домой меня везет. А куда? Куда? Чееерт… Напросилась, Ленка, молодец… Сейчас тебя вывезут в лесополосу, трахнут в особо извращенной форме и выкинут на обочину… Овца ты, Ленка…
Но почему-то страха нет. Совершенно. А возбуждение – есть. Мимо нас пролетают путевые столбики, и, кроме них, ничего не указывает на маршрут. Я не понимаю, куда мы едем, не понимаю, насколько далеко мы отъехали от города, и плевать. Реально, плевать. Когда-то давно Полька мне умудрилась подсунуть книжку про Мастера и Маргариту. И там навсегда запомнилась глава, где Маргарита летела на метле за городом, облитая лунным светом. Я тогда это ощущение словно сама испытала. Даже снилось мне что-то такое. И вот теперь я ловлю ту же самую эмоцию. Ночь, луна, дорожные столбики. И я лечу прочь из города. И впереди неизвестность и свобода.
Очень клевое ощущение. И страха нет. Почему я уверена, что дядя Миша не причинит мне вреда? Не знаю. Вот не знаю. Рука ныряет в сумочку, проверяя, на месте ли баллончик.
– В замкнутом пространстве ничего брызгать нельзя, – оказывается, Миша смотрит на меня насмешливо уже какое-то время, – ты в курсе? Тебе больше прилетит. А если человек привычный к перцовке, то его не проймет особо.
– Почему не проймет? Это черемуха ментовская.
– Ну, бл*, напугала, – искренне хохочет он, – знаешь, как на зоне черемухой травят? И ничего, нормально… У нас было один раз, что и дрались под черемухой. Слезами, соплями заливались, а руки-то работали… Так что не трогай свою вонючку. Не поможет.
– Ага… Ладно…
Я чего-то даже не нахожусь, что ответить на такое откровение. Значит, мои подозрения верны. И татухи его – не татухи вовсе, а партаки. И опыт у него за плечами зоновский. И вопрос теперь: куда ты, Ленка вперлась опять, и как выбираться будешь?
Что характерно, это признание нисколько не снимает проблему напряга внизу живота. Вообще. И руки его, не с татухами, а с партаками, не выглядят менее залипательтно. Просто градус безумия добавляется, градус остроты. И меня еще сильнее ведет.
А потом он внезапно сворачивает куда-то в кусты – я даже испугаться не успеваю – и выруливает на берег озера.
– Пошли, – кивает мне и выходит из машины.
Я какое-то время оторопело смотрю через лобовое на огромную луну, что висит над озером, и потом тоже выхожу из машины.
И прямо сразу, в ту же скунду с ног сшибает запах черемухи и сирени. Невозможно острый, слакий, такой, что голова кружится, как ненормальная, а легкие расширяются, стараясь прокачать как можно больше этого одуряющего кислорода, насыщенного сиреневым ароматом. И это настолько потрясающе, что я не могу ничего сказать. Мысли и слова вышибает напрочь из головы.
Миша стоит у кромки воды, курит и щурится на луну.
А я не могу шаг сделать, так и цепляюсь за открытую дверцу машины, яростно вдыхая воздух и пьянея похлеще, чем от текилы.
Ну что тут скажешь, он реально меня удивил.
Здесь удивительная тишина, заполненная только соловьиным щебетом, мягким плеском волн и шумом ветра. И запахом черемухи и сирени. И вряд ли есть на свете место более волшебное, чем это. Я закрываю дверь мягким щелчком, обхожу лексус и, цепляясь за морду и подтягиваясь на руках, залезаю спереди на капот. Мне немного холодно, но ночи в мае удивительно теплые, поэтому особого дискомфорта нет. Да и волосы закрывают голые плечи, как мантия, согревая. Я смотрю на озеро, на отражение лунных бликов на воде, дышу лесом, напоенным запахами сирени и черемухи.
Миша докуривает, разворачивается ко мне и какое-то время просто смотрит, и в глазах его отражается луна. Словно в озере. А потом подходит. Близко.
Кладет свои тяжелые большие ладони на мои голые коленки, поглаживает мягко и легко.
Я смотрю на то, как он это делает, на крупные татуированные пальцы, темно смотрящиеся на голой светлой коже, и хочу большего. Очень хочу. Но никаких шагов навстречу. Ничего. Просто смотрю. Просто дышу. И еле сдерживаюсь, чтоб не застонать. Выдавая себя.
Миша поднимает на меня взгляд. И в нем нет луны. Только ночь, только чернота.
– Старый я для тебя, малая, – невесело усмехается. – Тебе бы с мальчиками гулять…
– Я сама решу, с кем мне гулять, – огрызаюсь я, и, не в силах больше терпеть, сама наклоняюсь и целую его. И руками обхватываю, чтоб не отстранился. Потому что, судя по первой реакции, хочет. Хочет отстраниться, увести все в шутку, в стеб. А я не даю. Нет уж. Не сегодня. Сильнее прижимаюсь, сползая по капоту вниз, так, чтоб попасть в его руки, чтоб обхватил, обнял, и настойчивей тянусь к губам. Пробую их на вкус, неожиданно мягкие и аккуратные. Миша не отвечает. Держит, да. Крепко, сжимает непроизвольно так, что синяки на бедрах останутся, но не дает мне полностью сползти с капота, притормаживает. Тогда я просто пользуюсь длиной своих ног. Обхватываю и скрещиваю за его спиной, рывком дергая к себе. И усиливая напор губ. Ну же, ты что, каменный что ли?
Миша реально как каменный, жесткий и недвижимый. Отодвигает мое лицо, смотрит серьезно и напряженно.
– Малех, пожалеешь ведь…
– Это тоже мне решать, – грублю я и вцепляюсь ногтями в крепкую шею.
А в следующее мгновение меня буквально сносит ураганом. Потому что у Миши, похоже, срывает тормоза. И меня дергают резко и жестоко, припечатывают к паху, давая понять, что никто со мной больше шутить не будет и предупреждали же. А мне пофиг! Мне настолько все по кайфу, что плевать на его сорванные тормоза. Потому что они – ничто по сравнению с моими, давно уже слетевшими!
Я с утроенной яростью отвечаю на бешеные поцелуи, подставляю шею под укусы, шиплю от боли и удовольствия и выгибаюсь послушно в потерявших осторожность и ставших ужасно требовательными и настойчивыми руках. Мне хочется больше
