Ящики и крышки - Анастасия Муравьева
Я представила пустой коридор балетного училища, где на лавке сидит, горько рыдая, девочка в пачке и грязных белых колготках.
– В училище сторож работал. Я у него тогда жил, в спичечном коробке, – продолжал мужчина. – Он подозвал ее, хотел утешить, смотри, мол, что у меня есть. Она подошла, хоть ее и учили быть осторожной, взрослые всякие бывают. Встала на цыпочки, вытянув шею, что он ей там покажет, глаза зареванные. Потом открыла коробок, увидела меня и взвизгнула. Я тогда мальчишкой был, не больше жука.
– Так и остался у нее. Она сразу про балет забыла, – мужчина улыбнулся. Ему льстило, что с его появлением у кого-то все вылетело из головы.
– И сколько ты у нее прожил? – спросила я.
– Лет десять, – посчитал мужчина. – Сначала она играла со мной. Как с куклой. В дочки-матери или в прятки. Я в лошадки больше всего любил. Посадит меня на колени и раскачивается, аж полозья скрипят. У меня дух захватывало. Но потом выросла и дразнить стала. Разденется перед зеркалом и давай крутиться, а меня на подушку посадит, отворачиваться и глаза закрывать нельзя. Как тебе, говорит, моя фигура? Нравится? Обалденные сиськи, правда? Поднимет свое добро обеими руками и пихает мне в лицо, соски огромные, пупырчатые, каждое с тележное колесо. – Он гадливо поморщился.
– Потом стала новые игры изобретать, обидные. Огородит подушками диван и заставляет меня по нему бегать, пока ладонью не прихлопнет, как муху. А потом еще хуже придумала: снимет трусы и садится на меня, вот-вот раздавит, – мужчина бросил на меня быстрый взгляд. – Я по дивану бегаю, ноги подкашиваются, а она хохочет, надвигается смердящей щелью, заслонив все вокруг. Она бы, конечно, меня не раздавила, но пугать любила.
– Отвратительно! – я поморщилась. – А никто больше про тебя не знал?
– Она меня прятала. Если гости приходили, сунет в шкатулку – и на замок. Бросит хлебных крошек, поставит полиэтиленовую крышку с водой, вода прогоркнет за сутки, а приходится пить. Так в темноте и сидел. Балерины они вообще такие, – он прищурился, – жестокие.
– А потом что?
– Она настоящей красавицей стала, – мужчина мечтательно растягивал слова. – Гуляла ночи напролет, жених у нее появился. И потеряла ко мне интерес. Нашла на антресолях аквариум, старый, с позеленевшими стенками, туда меня и сунула, чтобы по квартире не искать. На дне аквариума были разбросаны камни, даже стена замка сохранилась. Рыбы там, наверное, красиво плавали. А я просто ходил по дну, спотыкаясь о руины. Однажды, пока ее дома не было, решил булыжники друг на друга сложить, чтобы выбраться, жаль, закончить не успел. Целый день камни таскал, пальцы ободрал в кровь, пот лил градом, спину не разогнуть. Немного оставалось, до воли рукой подать, но она пришла. Всегда за полночь приходила, а тут, как на грех, вовремя.
Мужчина сгорбился, обхватил колени руками.
– Разозлилась, конечно. Разрушила мою башню, аквариум закрыла стеклом, оставила узкую щель вроде форточки, чтобы я не задохнулся, но и протиснуться не смог. В аквариуме и так воздух был застойный, гнилостный, а тут и вовсе дышать нечем стало. Я снулый стал, заторможенный, голова тяжелая от духоты, куда такому бежать. Только и смотрел сквозь мутное стекло, прижавшись к нему носом, как она приходила, садилась к зеркалу, волосы расчесывала, прыскала духи на запястье, поднося ладонь к лицу. Через размытое стекло она мне еще красивее казалась, я ее такой и запомнил.
– Вот оно что, – протянула я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– Я сидел на дне пустого аквариума целый день, вспоминал, как она выпускала меня бродить по столу, среди ее колец и серег, нюхать духи. Это было в те времена, когда мы… – мужчина замолчал. – Еще любили друг друга.
Я почувствовала укол ревности, но не подала вида, боясь, что он перестанет рассказывать.
– Она меня только раз достала из аквариума, когда из него вонь пошла. Ведь я не рыба, мне туалет нужен, – он криво улыбнулся. – Взяла двумя пальцами, вынесла на балкон, посадила на поручень и говорит: «Сейчас столкну тебя вниз, хочешь, засранец?» Ни с того ни с сего.
– Да она… она…– я запнулась, не зная, какое слово подобрать. – Она просто фашистка!
Я купила духи, много пробников, и уставила флакончиками обеденный стол, вместе с кастрюлями и мисками, позволяя ему под моим надзором бродить между ними. Я хотела, чтобы он чувствовал себя попавшим в рай – после сырого вонючего аквариума, склизких камней и пластмассовой стены рыбьего замка, за которую он, должно быть, отходил, чтобы облегчиться.
Ящик, где ему устроила ему спальню, был похож на настоящую квартиру, подумаешь, у трельяжа вместо зеркала фольга, это детали, на которые мужчины не обращают внимания. Зато у него появилась своя кровать, а ведь в аквариуме он спал, свернувшись прямо на голом стекле, а волосы слипались от пластилина, которым были замазаны стыки, чтобы не протекала вода.
IX
Уходя на работу, я задвигала крышку ящика так, чтобы мой гость не смог вылезти наружу. Я поняла, насколько он хитроумен, задумав трюк с камнями в аквариуме, и только недостаток времени помешал ему возвести Вавилонскую башню. Предыдущая хозяйка появилась в роли разгневанного божества, сдвинула брови и тычком пальца разрушила плоды его усилий. Я хотела быть милостивой, а не жестокой.
– Все о своей балерине скучаешь? – неприязненно спрашивала я. – А она тебя бросила! Сунула в коробку – все равно что похоронила заживо.
Мужчина отмалчивался, а что он мог возразить? Его жизнь как на волоске держалась на женском любопытстве: что, если бы юная балерина побоялась идти за поманившим ее сторожем, если бы она не взяла в руки спичечный коробок, если бы я не открыла крышку обувной коробки.
Но мы открыли эти ящики, один за другим, большие и малые, и тайны, которым положено гнить в глухих подвалах, оказались вытащенными на свет.
Вернувшись с работы, я сажала своего мальчика с пальчика на подушку, ставила поднос с орешками, натертыми в труху, включала телевизор, выбирая программу по его вкусу – он предпочитал старые мультфильмы, говоря, что от них не так рябит в глазах.
Дважды в день, утром и вечером, я выводила мужчину в туалет, пристегивая на поводок. Я прикрывала дверь, но подглядывала в щель, как он скользит, пытаясь удержать равновесие на фаянсовом обрыве унитаза, петля от
