Ящики и крышки - Анастасия Муравьева
На заднем дворе, где я курила лежа на матрацах, обнаружилась складная лестница. Одна ступень у нее была подломлена, но меня это не остановило. Я ушла с работы на рассвете, улицы были пусты. Дом выступал из утреннего тумана, ощерясь, как неприступный бастион. Я боялась, что стоны стихнут за день, но приникнув ухом к стене, как врач к груди умирающего, с облегчением уловила еле слышный шелест.
Словно принц из сказки про Рапунцель, я приставила лестницу к стене и поднялась к окну. Никто не сбросил мне туго заплетенной косы. Лестница скрипела под моей тяжестью. Я потрясла рассохшиеся рамы, ободрав ладони. Встав коленями на подоконник, подергала шпингалет, болтавшийся на одном гвозде. Возможно, проще было высадить стекло плечом, но я боялась пораниться и наделать шуму в ранний час. Наконец, мне удалось справиться с задвижкой, я распахнула крепко приставшую к подоконнику раму и шагнула в комнату.
Это было жилое помещение, бывшая квартира. Комната, судя по всему, когда-то считалась парадной, а сейчас паркет содран, обои свисают клочьями, груды битого стекла на полу. Я осторожно двинулась вдоль стены, пытаясь понять, откуда доносится стон. Это напоминало детскую игру «горячо-холодно». В углу валялось перевернутое ведро, я заглянула внутрь, пусто.
Паркет был испещрен царапинами от часто отодвигаемых стульев – видимо, раньше здесь стоял обеденный стол. Ребенок качался на лошадке-качалке, я разглядела на полу следы полозьев. Стон доносился из шкафчика с разбитой стеклянной дверцей. Что живое могло притаиться в пустой, давно нежилой комнате, безобразной – как беременный живот старухи?
На дне шкафчика грудой сложены старые журналы, залитые водой и пропитанные цементной пылью, я перевернула задубевшие страницы. Стон шел откуда-то снизу, приглушенный разбухшей грудой, я присела на корточки и разглядела задвинутую вглубь обувную коробку. На крышке были заботливо проделаны несколько дырочек.
Когда эту коробку спрятали, рядом были чужие люди, почему-то сразу решила я. В суете проще сунуть ее куда-нибудь подальше, с глаз долой, чтобы забрать, когда все разойдутся.
Стараясь не дышать, я поставила коробку на колени, осторожно погладила ладонью. Там что-то мягко ворочалось, тяжело вздыхая, перекатывалось в моих ладонях. Я зажмурилась и открыла крышку – готовая к чему угодно. Но только не к тому, что там оказалось.
V
Внутри лежал, разметавшись и тяжело дыша, мужчина размером с указательный палец. Он стонал, еле шевеля запекшимися губами.
Раненым мужчина не был, по крайней мере, я не заметила крови. И одет был обычно – в футболку и джинсы. Я поднесла коробку к носу, он пах застарелым потом, немытым телом. Почувствовав, что коробка накренилась, мужчина открыл глаза и сделал слабую попытку подняться на локте.
«На уродца не похож», – подумала я. Напротив, он был очень пропорционально сложен, широкоплечий, длинноногий, с открытым волевым лицом. Смело глядя мне в глаза, он попробовал сесть, но не удержался и упал навзничь. Несмотря на слабость, его взгляд не был умоляющим. Он говорил отрывисто, как задает вопросы начальство или люди при исполнении.
– Это ты? Кто здесь? – еле ворочая языком, спросил он.
– Я вас спасу, – прошептала я. – Вы целы? Ничего не сломано?
Неплохо было бы ощупать его, но я побоялась сломать ему что-нибудь, зная свою тяжелую руку.
Он покачал головой, устало откидываясь назад.
– Со мной все в порядке. Только… голова болит. Воды…налейте.
– Сейчас, сейчас, – засуетилась я.
Пожалев, что нет пипетки, я смочила водой, которую предусмотрительно захватила с собой, носовой платок и осторожно выжала его на дно коробки. Мужчина жадно слизывал капли.
Понимая, что медлить нельзя, я закрыла коробку и, прижимая ее к груди, заторопилась обратно. Я припозднилась, исследуя квартиру, на улице появились первые прохожие, поэтому мне пришлось спускаться осторожно. На мое счастье лестница стояла на прежнем месте, и никто не успел позариться на нее. Я боялась, что на меня будут показывать пальцем, или хуже того, арестуют за незаконное проникновение. Коробка выскальзывала из рук, а шатающаяся лестница ходила ходуном, оказавшись гораздо менее надежной опорой, чем я рассчитывала, но все обошлось. Я спрыгнула на землю, а чтобы замести следы, спрятала лестницу во дворе.
В метро было больше народу, чем обычно.
– Кто там у тебя, черепаха? – спросил меня какой-то малыш, усевшись рядом и тыкая пальцем в коробку, которую я поставила на колени, бережно обхватив руками.
– Секрет, – я поднесла палец к губам.
Это действительно был мой секрет. Пожалуй, единственный за всю жизнь.
VI
А еще это был первый мужчина, которого я привела в свой дом. Ему не пришлось наклонять голову, чтобы пройти в дверь под низким потолком. Обычный мужчина вряд ли захотел бы жить со мной, ведь невозможно все время ходить согнувшись. Нам не пришлось расчищать место в шкафу, делиться вешалками и ссориться из-за ящиков.
Я принесла его, как Иван-царевич лягушку в отцовский терем, бережно укрыв ладонями. У лягушки не было ничего, кроме стрелы во рту и выпученных лишенных век глаз. Представляю, как юный Иван, почти мальчик, безусый и тонкошеий, посадил ее на ладонь и, вытянув руку, с упрямой обреченностью показывал всем, а лягушка скользила по их лицам невидящим взглядом, наводя оторопь. Пока все переглядывались и пожимали плечами, он зло выпалил: «Вот моя невеста», сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от обиды.
У меня все было наоборот. Меня никто не встречал, когда я входила в квартиру, не заглядывал под крышку, да и стрелы никакой не оказалось, мы были безоружны друг перед другом.
Дома я достала мужчину из коробки и приготовила ужин: накрошила сваренной в мундире картошки с остатками сыра и сарделькой. Он ел руками, хватая куски, давясь без разбора всем, что я выкладывала перед ним: долька огурца, очищенное яблоко, кружок колбасы с кончик ногтя.
Утолив первый голод, мужчина вопросительно взглянул на меня, и я поняла намек, капнув водки в колпачок от зубной пасты. Он выпил, крякнув, и продолжал жадно есть, повернувшись ко мне спиной. Я завороженно смотрела, как движутся его уши, мускулы перекатываются под футболкой и наливается силой загривок.
Мужчину не заботило, что на него смотрят, он утирал губы краем футболки, несколько раз громко рыгнул. Вскоре глаза
