Заводь: Вековуха (СИ) - Алешкина Ольга

Вышла из избенки, к ручью сходила, воды напилась - студеная. На избу то глянь - старец у двери стоит. Волосы белые, долгие, борода такая же. Подпоясанная рубаха на нем медвежьего цвета, а в руках клюка, больше на жердь похожая, проросла в двух местах зелеными росточками. Смотрел он на меня неотрывно, из- под косматых белесых бровей.

- Здравия, дедушка, - подошла я к нему. - В избе вашей без ведома вашего была, уж не серчайте. Вы мне путь до села не покажите? Заплутала, вот.

- Давно за тобой наблюдаю, - заговорил он, а меня словно ветерком обдало. Ели зашумели верхушками, зашатали лапами, березы ветками заскрипели с последними редкими листами. - Зачастила ты ко мне девица.

- Ошибаетесь, я впервой у вас, - отвечаю, а про себя думаю, может путает с кем, слепенький.

- Да не путаю и не слепец я, - хитро сощурил он глаз. - Почитай день да через день по лесу шастаешь.

- Ваша правда, по лесу хожу, но у вас все же впервые, дедушка, - стояла я на своем.

- Заходи, посиди со стариком, побеседуй, - отворил он дверь и меня в избу пропускает.

Вошла я в дверь и обомлела. Вроде печь там же, а другая - беленая, до того маленькая была, в копоти. Лавка там же, да половиком прикрыта, а на столе котелок дымится, да крынка с квасом стоит. Я шарахнулась было в зад, в испуге, а дед подталкивает меня:

- Проходи, не робей, угощаться станем. - Сам прошел и меня под локоть к столу подводит: - Садись, отведай, - протянул он мне деревянную ложку, и зачерпнул своей из котелка, первый. - Щи. Из капусты заячьей.

Я присела рядом с ним и тоже зачерпнув, отведала - кисленько. Вкусно! Работать лучше ложкой стала. Дед улыбается, щурится, ну и мне светлее на душе сделалось. Наелись похлебки, квасу напились.

- Не страшно тебе девонька по лесу одной бродить? - спрашивает он, вытирая ладонью бороду.

- Иной раз среди людей страшней дедушка. А вам одному здесь не жутко?

- Так не один я, - только было подумала, что, родня у него какая имеется, дети, внуки, как он продолжил: - Птицы и звери окружают, деревья, травы, да и люд разный бродит. Много его стало, люду то. Лес он кормилец, все сюда идут.

- Ваша правда.

Мы еще немного побеседовали, о грибах, о ягодах, да стала я домой собираться, пока засветло.

- Стало быть дорогу тебе показать? - встал он с лавки, хлопнув себя по коленям.

- Хорошо бы. Самой не выбраться.

Вышли мы из избы, он у двери встал, на клюку оперся.

- Вон до той берёзы беги, - показал он мне рукой направление, - а от нее уже прямо, не сворачивай.

- Спасибо, побегу я. Свидимся.

-А то как же, непременно, - ответил он и опять глаз прищурил.

Отошла я немного, спохватившись, обернулась и крикнула:

- А звать то вас как, дедушка?

- Дедом и зови! - крикнул он в ответ, а деревья опять зашатались, колышутся тихим шепотом, словно сказать, что хотят.

Поравнялась я с березой, пошла прямо, как он велел, вскоре и места знакомые показались, тут и до крутого лога недалече, а там уж и дома почти.

Глава четвертая

На следующий день, каким делом бы я не занималась, из головы не шел старик этот. Странный он все же. Вроде старец, а крепкий на вид. Борода, волос - седые, а глаз молодой. У стариков то они блеклые, потухшие, а у этого огнем горят, светятся.

Через день не удержалась я, спросила у матери. -Бог с тобой, дочка, нет в той стороне никакой заимки, - ответила она, удивляясь, -да и не было никогда.

Тут мне вовсе любопытно сделалось, сомневаться стала, как бы мне этот чудной дед не привиделся. Снова в лес собралась – иду. Гостинцев разных несу, отблагодарить за добро. Репы сладкой набрала, вяленок морковных, да тыковку для каши прихватила. Накануне дождь хороший прошел, идти сыро, холодно. Лог уж прошла, дальше иду, березу нашла – поляну и избушку не могу. Ходила-ходила кругом, измерзла вся – нет. Уж уверила себя, что все это, и дед, и изба, мне от страха блазнились, разум замутился, вдруг слышу: - Не меня ли, ищешь, девица?

Обернулась на голос, – дед стоит и клюка в руке. -Тебя дед, тебя.

- Спросить, чего хочешь, - прищурился он, - али так пришла? - Навестить, о здоровье справиться. Угощенья вот несу, - подняла я руку с котомкой, вверх.

Он засмеялся, тихо, беззвучно, колыша плечами, а по лесу опять ветерок пошел. - Ну идем, Александра, гостей будешь, - повернулся и пошел, я за ним припустила. - Дед, так не сказывала же я, тебе имени своего, - догнавши говорю, – как знаешь? - Много чего я знаю, много чем ведаю, - похвалился он. – Ну-ка, подними вон под ногами то хворостины. Печку подкинем, не то зябко будет тебе.

Я послушно подняла хворост, стараясь не отставать, шел он бодро, большим махом переставляя палку. Дошли до избушки, а я диву даюсь. Избенка та же, ручей рядом журчит, но дорогой то шли другой! Не той что я давеча ходила. Вошли в избу, взял он у меня ветки, печь принялся налаживать. Я гостинцы на стол сложила, стою, за ним наблюдаю.

- Садись, Александра, в ногах правды нет, - опять хитро смотрит. - Так вы говорите? - Кто это мы, дед? – села я на лавку, да тоже не отстаю от него. - Люди то, - закрывает он печь и на меня смотрит. - А ты что ж, не человек? – улыбаюсь я.

Он подошел, сел с другого конца лавки, руки на клюку сверху сложил и тихо так отвечает:

- С тобой человек, а с кем и не человек. - Интересный вы разговор ведете, дедушка. Если не человек, то кто же?

Глаза он прикрыл, вроде как задремал, вопрос мой прослушав. Я уж было хотела снова спросить, но тут он, словно очнувшись, заговорил, не открывая глаз: - За лесом следить я приставлен. Много имен у меня: пугливые Голком зовут, для старателей я Полоз Великий, мешающий им самородки добыть. Кто и Лесунькой зовет, Лесным то бишь, а иные и вовсе силой нечистой кличут. - Вот брешешь, дед, ну удумал, - смеюсь я, храбрясь, а сама затрусила. - Вот ты хорохоришься, а сама боишься, - повернулся он ко мне и открыл глаза. – Я ведь много повидал и людей вижу, сразу определю, кто есть, кто.

Я молчала. Поверить не в силах и спорить то страшно, а вдруг! Люди разное сказывали, может и есть какая сила неведомая. - Загляни вон в кадку, - попросил он.

Оробела я признаться ему, что заглядывала уже в нее, подошла, открыла вновь, и уставилась – золото, самородки, все на месте. - Закрой кадку, - попросил он. Я опустила крышку, стою, а он снова: - Открывай сызнова.

Снова открыла, а там угольки лежат. Глазами моргаю, головой трясу, словно наваждение скинуть хочу, а только уголь, так и лежит. - Вот на такие штуки я мастер, - щурится он, да посмеивается надо мной. – Вот люд то говорит, «нечистая водит», то я и вожу. - А зачем водишь, дед? – интересно мне стало, хоть и пугливо. - Так за дело вожу, иной раз, конечно, и от скуки быват, но чаще за дело, - помахал он в воздухе сухим пальцем. - То от птицы раненой отвести надо, то от зверя.

Который и сам заплутает, да на меня грешит, а то и просто люд не годный. - Это какой не годный? – осмелела я. - Ты вот садись ближе, не бойся, не трону, - подозвал он меня, придвинул из-под стола табурет, поставив рядом с собой. – Сама и посмотришь.

Подошла я, села на табурет этот, напротив деда, а он взял мои ладони в свои и глаза закрыть велел. Надавил мне в середину ладошек, большими пальцами - у меня по телу тепло волной разливается, от пяток до самой макушки. До макушки добралось, туманом потянуло, тут я словно взлетела – парю, над лесом возвышаюсь, туман рассеялся, и вижу я все хорошо, ясно. Избушка, полянка, ручей, вокруг лес стеной. Из леса мужик идет, крестьянской породы, обличия.

Дошел до избы, покрутился вокруг, увидел топор, в деревянную болванку воткнутый, что у избы лежит. Оглянулся, подхватил его и пошел лесом. Обошел большим кругом избу, по лесу, и снова в том же месте к ней выходит. Видно дивится мужик, стоит репу чешет. В лес пошел, уже в другую сторону, снова кругом обошел и опять у избенки стоит. Шапку снял, пот со лба обтирает, сам листом трясется.

Опять в лес шмыгнул, идет-идет. Снова к избе вышел, а у двери уже дед стоит.