Людмила Белякова - Любовь. Офисная версия
— В нас что… стреляли?
Миша не ответил, сосредоточась на дороге.
— Я спрашиваю — в нас стреляли?
— Да, да! — рявкнул Миша. — Стреляли…
— О господи, я знала, знала, что так будет!
— Да что ты знала!.. Знала она, — зло и грубо пробормотал он.
Слезы у Жанна все никак не останавливались, но отчаяние и страх постепенно откатывали, оставляя гулкую пустоту.
— Я же всегда знаю, что что-то должно случиться, и просила тебя ехать! Я же тебя умоляла! Почему ты не послушал?
Платок уже был мокрым и черным от смывшейся туши.
— Хотел разобраться с этими придурками, — сдавленно нехотя ответил Миша, резко тормозя на светофоре — они уже въехали в Москву.
— Почему это надо было делать при мне? Я же просила, просила уехать!
Жанне снова захотелось расплакаться, но она сдержалась. Из автомобилей рядом за ними наблюдали какие-то люди. Один ловил их в камеру мобильника.
Жанна увидела, что разбито не только заднее но и левое боковое стекло. «Еще бы — вдрыз побитые едем… В милицию не хватало попасть».
— А я вот взял и не уехал, — наконец ото звался Миша.
— Да, и тебя, кажется, очень позабавило мое состояние? Хороша благодарность за помощь, ничего не скажешь!
Миша слегка дернул головой и не ответил. Скорость пришлось сбросить — город будто и не собирался ложиться спать, движение было весьма активное.
До дома они доехали молча. Миша не счел нужным даже извиниться.
У подъезда Жанна быстро выскочила из «джипа» и, хотя ноги у нее были абсолютно ватными, мигом взвилась к себе на этаж. Ключи, как водится, долго не находились, и, когда она попыталась закрыть за собой дверь, ощутила сопротивление — Миша решительно двинулся вслед за ней в квартиру..
— Давай поговорим…
— О чем? Как забавно у меня губки дергаются и слезки текут? Смешно, да? Еще не налюбовался? Скотина…
Жанна вдруг ясно вспомнила выражение Мишиного лица — он так старался выказать ей свое презрение, так веселился…
— Ну, извини…
«Ах, вот и сподобился!»
— Никаких извинений — убирайся раз и навсегда! Я пыталась сохранить элементарно приличные отношения, но ты и это сумел изгадить. Ведь сумел!
— Ну, извини, пожалуйста, извини! Я прошу у тебя прощения!
Миша чуть не сложился пополам, говоря это.
— Вот и я так же тебя просила — поедем, поедем…
Жанна зашла в комнату и скинула жакет. Заметив, что в парче и перышках застряло несколько мелких осколков, она решила отнести вещь в кухню.
— Что? — озадачился Миша, увидев ее в лифчике и с жакетом в вытянутой руке.
— Ничего, просто под обстрел я попала — стеклышки вот и понастряли… Плакал мой натуральный Лакруа.
— Да я новый тебе куплю! — небрежно махнул рукой Миша.
— Ага, меня в нем и похоронят!
— Ну что ты говоришь!
— Что есть! Сначала авто свое залатай — машинка-то, говоришь, дорогая?
По его лицу пробежала тень недовольства; на скулах горели два лихорадочно-алых пятна.
— Да, штуки на четыре я налетел, это точно, — недовольно признал Миша.
— Прекрасно! Я очень рада! Так тебе и надо! Уехали бы вовремя, и все были бы целы, и я, и твой драгоценный «чероки». Я тебе говорила — сволочью быть крайне невыгодно.
— Жанна…
— Все, Миша! Теперь между нами кончено даже чисто приятельское общение! Я отгуляю отпуск и уволюсь из фирмы. После этого ты меня никогда не сможешь подставить, и я буду жить долго и счастливо. И не с тобой!
Жанна помахала перед Мишиным носом пальцем.
— Детка, пожалуйста, прости. Я понимаю, что вел себя как последний…
— Козел…
Мише пришлось проглотить и это. Но он сразу замолчал, и Жанна решила добить его окончательно. Она обольстительно улыбнулась.
— Миша, а вот если б меня там действительно убили…
— Жанна, ну зачем это?
— Стреляли… А потом бы выяснилось, что я была беременна, ну, естественно, твоим ребенком? Сыночком-наследником, а? Как бы ты себя чувствовал?
— А ты что… действительно? Красные пятна на его скулах померкли.
— Не знаю… Все возможно. Через пару недель выяснится. Ведь не предохранялись же… Кто знает, почему я так дико за себя испугалась… Может, обострение интуиции за счет появившегося материнского инстинкта?
Жанна с садистским наслаждением наблюдала за Мишиными переживаниями. Вот видел бы он себя сейчас…
— Ты должна мне сказать…
— После того, как в благодарность за услугу ты сознательно и целенаправленно подставил меня под пули, я тебе уже ничего не должна! Убирайся!
— Но…
— Если ты сейчас же, раз и навсегда, не оставишь меня в покое, я позвоню отцу, и он примет адекватные меры. А в понедельник я лично отобью сообщение этому турку — карточка-то у меня есть, — и твой коммерческий чес по Турции накроется большим медным тазом. Я сумею его убедить, что ты пакостный, психически неустойчивый тип и, как следствие, ненадежный деловой партнер. С логикой и аргументацией у меня все в порядке.
— Неужели ты способна на такое? — демонстративно недоуменно повел головой Миша.
— А ты способен издеваться над моими страхами да еще орать на меня?.. И это правда, кстати говоря. Это-то как раз не подлянка. Предостеречь человека от контакта с придурком — порядочно!
Миша не нашелся что ответить, но и выдвигаться на лестничную площадку не спешил.
— Ничего не поделаешь, гены басконско-абхазские — это навсегда. Общайся с тем, кто сможет переносить тебя. А я еще жить хочу. Все, давай, спокойной ночи.
«И что за человек? И почему надо было все так изгадить?!»
Мише ничего не оставалось, как подчиниться. Через несколько секунд под балконом прошелестели шины побитого «джипа».
«Пакостность вселенская, басконско-абхазский вариант. Неизлечимый».
Ночь Жанна проспала довольно сносно, но рано утром проснулась от зуда. Чесалось сразу в нескольких местах. Жанна ринулась в ванную поглядеть на свету, что случилось, и застонала от отчаяния — на внутренней стороне предплечий и бедер, на животе выступили красные узелки — нейродермит. Такое бывало уже два раза. Сначала когда умерла мама, второй раз — когда Жанну в университете, грозя отчислением, жестоко преследовала латиничка, отпетая старая лесбиянка.
«О господи — как же отпуск-то мой? Куда ж я с этим? И надо же было так меня достать… Вот действительно отпишу этому толстому — узнает чемпион, почем фунт лиха!»
Поскольку такого давно не было, снадобий подходящих в домашней аптечке не нашлось. Жанна промучилась чесоткой до утра, когда можно было поехать и купить чего-нибудь от этой напасти. Сыпь, пользуясь безнаказанностью, между тем вылезла еще и на лице и шее, а на руках спустилась почти до запястий.
