Веселые каникулы мажора - Аля Драгам

Думают, предала мама, бросила…

Только я ради них же терплю. Молча выношу все перепады настроения, молча принимаю недовольство мужа.

Век бы его не видеть!

Самым страшным днём считаю тот, когда в магазине у кассы мы встретились. Сколько уж лет прошло, а он никак не оставил в покое.

Знаю, доходили и до меня слухи о Вике. О девочке моей, которую считают родной Смирнову. Но нет же, нет! Наша она — моя и Юрина. Ревнивая только, слишком ревнивая…

А Вася… Моя боль. Самая большая моя боль… Приглянулась Петру. Знаю я, что он творит, знаю. Сколько раз сжимала за спиной нож, мечтая всадить в рыхлое тело урода.

Но не смогла. Была бы одна, даже не задумалась бы. А я не одна. Мои родные кровиночки, всех их достанет Петя. Каждой обещал мучения адские, если посмею рыпнуться.

Я уж всё сделала, чтобы Васенька моя к родителям мужа сбежала. В голову ей мысли украдкой вкладывала, намеками и оговорками. По ночам, когда она после истерики лежала, рядом была. Гладила тонкую руку моей девочки и молила Бога избавить семью нашу от мерзости.

Он не человек. Убийца… Мучитель… Насильник…

Ударить, чтобы овладеть, чтобы унизить, как того требует животное внутри Петра… В этом весь он. Жестокий со всеми: родными и близкими, если они у него вообще есть. О своей жизни и родственниках Пётр никогда не говорит, хотя он и женат на мне несколько лет.

Именно женат…

Я не давала добровольного согласия. Пока он не переубедил…

И зачем ему я, не знаю… Не знаю…

* * *

Драка набирает обороты и становится всё страшнее. Всем сердцем переживаю за мальчика, который не побоялся бросить вызов чудовищу. Истинному чудовищу, не знающему пощады.

Перестаю дышать, когда бывший свекор обливает дерущихся из ведра, улучив момент. Подготовленные для поросят объедки попадают исключительно на Смирнова, и…

Я бросаюсь к нему, предполагая, что может быть дальше. Ударит! Так пусть уж лучше бьет меня, я уже привыкла. Привыкла скрывать, играть роль и притворяться в ожидании момента. Только бы спасти моих девочек. Только бы не тронул их!

Пощечина прилетает в тот самый момент, когда широкая спина Андрея закрывает Василису. Он буквально уносит мою дочь, и я с облегчением выдыхаю, пропуская боль, что отдается, кажется, в позвоночнике.

Новая пощечина, крик свекрови и мои мольбы всем уйти. Мы здесь сами… Сами… А им этого видеть не нужно.

На моё счастье Петру становится плохо. Его шатает и выворачивает на углу дома, пока я, стирая слезы, сбившимся шёпотом прошу родителей Юры увести девчонок. Лишь Вика с презрением окидывает всех и уходит последней. Старшие дочери, будто под гипнозом, скрываются в доме, подгоняемые бабушкой.

— Урою, — рычит мой муж и, мотаясь из стороны в сторону, подходит к машине.

Долгие минуты сидит без движения, а потом срывается вперед, едва не снося ворота.

А я… До утра сижу на диване, поджав под себя ноги, и рассказываю… Рассказываю всё двум старикам, молча принимающим мои откровения.

*Исп. — гр. «Агата Кристи» «Ковер-вертолет»

Глава 35

Лето 1998 год. Андрей.

В вазе хрустальной розы,

В тёмном окне луна.

В речи ни строчки прозы,

И в душе и в словах — весна.

Клавиш коснулись руки —

Музыка для двоих.

Тайну откроют звуки —

Чёрный блюз, белый стих.

Свечи, горели свечи

Нежным костром любви.

Вечер, последний вечер,

Время останови…

© Елена Дубровская и гр. «МГК» — «Свечи»

От Василисиного стона меня разрывает изнутри.

Я не сплю. Сижу, прислонившись к изголовью дивана, и смотрю на маленькую рыжую девочку, так доверчиво прильнувшую ко мне.

Маленькую, нежную и настолько любимую, что становится страшно.

Я никогда не задумывался, что способен на глубокие чувства. Мне нравились девчонки, я пользовался их вниманием. Мне нравилось это внимание и то, что можно получить желаемое без лишних телодвижений. И мне смешно было наблюдать за Генычем, который с обожанием смотрел на мою двоюродную сестру.

Да, он добился взаимности и сейчас, по его словам, открывает новые созвездия их отношений. Гена—Крокодил всю жизнь считался неисправимым романтиком, а я был как бы… антагонистом что ли… Не верил в придуманную любовь даже не подозревая о том, что всю свою жизнь любил одну-единственную.

Как такое произошло? Неведомо. Просто вспышка, и вот уже без Васьки невозможно дышать.

Один взмах ресниц, и я полностью у её маленьких ножек, одна из которых провокационно заброшена на меня.

Хрупкая… Какая же она у меня хрупкая! И какая сильная!

Так и не призналась мне, хоть я спросил прямо. Всё уже понятно без слов, а она упрямо сжимаем губы и молчит.

Сейчас вот молча сопит, изредка постанывая.

Я не бужу её — бесполезно. Проснувшись, Василиса вспоминает и начинает плакать, а я не хочу… Эгоистично не хочу видеть её слёзы. Во мне сейчас слишком много всего выжигающего душу, чтобы её успокаивать.

Честно? Я не предполагал, что жизнь повернется ко мне задницей. Считал, что выбрал правильную дорогу: учёба, отцовская фирма, Савельева. В конце концов бы женился на ней и… А что дальше? Не думал. Казалось, ровно пойдет, как у всех тех, кто окружал нас.

Но подарило бы это счастье? Сейчас с уверенностью могу ответить — нет. Не было бы счастья. Не было бы той эйфории, которую щедро дарит Василиса. Не было бы желания защищать и оберегать. Не было бы снов, в которых я обнимаю свой рыжий Цветочек, а впереди в смешной панамке бежит её миниатюрная копия.

Не было бы ласк на грани и её удовольствия, ставшего самым важным.

Не было бы её, не было бы и меня.

Погрузившись в планы, задремываю, поэтому реагирую на стук не сразу. Кому-то приходится с силой садануть по косяку, чтобы я окончательно проснулся и пришёл в себя.

Вчера мне тоже досталось немало, хоть Пётр и достал всего пару раз. Но ощутимо. Перелома нет, а ушибы и синяки заживут.

— Андрюш, — дверь распахивается раньше, чем отвечаю.

Испуганная и какая-то нервная мама заходит ко мне, прижимая к груди руки. Василису пока не замечает, рассматривая меня.

Но стоит Ваське завозиться, как мама тихонечко ойкает и прижимает ладонь ко рту.

— Тише, мам. Всё расскажу…

— Обязательно расскажете, молодой человек.

Рывком сажусь и в непонимании перевожу взгляд с мамы на милиционера. Того,