Веселые каникулы мажора - Аля Драгам

Серёга, конечно, не признался, от кого узнал про орудующую банду, но оговорился, что просчитал их. Правда, он думал, они поедут по другой дороге, и появятся в его деревне.

— Наклоняй, — командует Василиса, и я послушно наклоняю канистру, продолжая размышления.

Что не поделили главари, остаётся тайной, но посвященному человечку нетрудно догадаться. За право «крышевать» бизнесменов, наперсточников и угонщиков и раньше забивали стрелки, на которых решали, кто сильнее. А эти же ребята решили взять под себя другую сферу — заказные убийства.

Кейс прямо не сказал, однако намёк я понял. И вот тут слишком уж странным кажется появление Савельева.

То, что он скрывается под чужой фамилией, фигня. Уверен, у него паспортов на каждый город хватит. Интересно, а его жена в курсе, что у Савельева есть другая семья? Вполне себе может быть и не одна.

Что касается самого Петра, то даже по меркам преступного мира его головорезы отличаются особой жестокостью и считаются беспредельщиками. Слышал от Маринкиного бати, что несговорчивых коммерсов по приказу лидера нередко вывозили в лес и закапывали живьем.

И лидер этот в нескольких метрах от меня ухмыляется, пожирая глазами мою любимую девочку.

Увезти бы её… Но найдет…

При всех своих возможностях, я здраво оцениваю шансы на вынужденный побег. Смысла в нём нет. Если захочет, достанет из-под земли, а там…

Ладно, я — убьют или прикопают, или утопят. Но вот Вася… Своим Цветочком я рисковать не могу. Как и не могу её бросить: я обещал быть рядом, а слово надо держать.

Значит, надо думать, как избавляться от проблемы в корне.

Если одному из братьев сейчас не до нас, то с Петром такая же схема не сработает. Эта птица более высокого полёта…

* * *

От Морозовых поздно вечером ухожу с тяжёлым сердцем, как выразилась бы бабушка. Сам я не могу объяснить неприятно сосущего чувства где-то за рёбрами, поэтому пользуюсь чужими фразочками.

На самом деле даже попытка пошутить с самим собой выходит жалкой.

Я никак не желаю расцеплять наши переплетенные пальцы. Не могу отстраниться, чтобы уйти даже на ночь. Но и остаться не могу: ни старики, ни мама Васи не поймет моего желания. Сомневаюсь, что Василиса хоть кому-то рассказала о нашей ночи. Она так тряслась и переживала, что кто-нибудь заметит…

Да нет, не рассказала и не расскажет. Это наше с ней, личное.

Вот я и стою, обдумывая, как утащить Цветочек с собой.

Наверное, я себя накручиваю, и Пётр ничего не сделает Васе при других: все же на веранде она спит не одна, а с сёстрами. Но точит… Точит червячок сомнений.

Ещё и молчит ведь, даже намёками не показывает, что Савельев-Смирнов к её ранам причастен. И обо мне явно думает, что не догадался. По глазам читаю, которые она отводит.

Так и топчемся у калитки, каждый о своём молчим.

— Василиса, домой! — из окна спальни второго этажа выглядывает мама Цветочка, неодобрительно посматривая в сторону нашей пары.

Яркий фонарь под коньком дома прекрасно освещает всю территорию, и лица в том числе.

— Мама, — дёргается Васька, но я крепко держу и не даю отойти.

Свои намерения обозначил, баба Шура с дедом меня приняли. Мои родители вообще в Ваське души не чают, а до её матери… Буду откровенным: на её мнение плевать. Надеюсь, что когда Цветочек узнает всю правду, она будет думать также.

А пока… Пока приходится взять себя в руки и отпустить.

Отойти на шаг, вернуться.

Поцеловать. Снова отойти.

Снова вернуться, чтобы обнять и пообещать приехать с самого утра за ней. Готов выполнять работу во дворе в двойном размере, лишь бы была на виду. Петру я не доверяю. Матери Васи не доверяю. И ухмылки Вики мне тоже не нравятся. Она-то смотрит так, будто победила. Но вот в чем? Вопрос…

Ещё один вопрос, который нельзя игнорировать.

Над каждым надо подумать и понять, как действовать. Для этого придётся опять потревожить отца, который вряд ли придёт в восторг. Только его приезд брата Савельева тоже касается.

— Не торопись, — Пётр возникает из темноты неожиданно, когда я сворачиваю из тупичка на основную сельскую дорогу. — Успеешь.

Останавливаюсь, заложив руки за спину. Сжимаю кулаки, готовый в любую минуту дать отпор.

За то время, которое мы не виделись, Савельев-Смирнов еще больше поправился, отяжелел…

— Значит, ты, — медленно сокращая расстояние, мужик кривит губы в усмешке. — А я сначала не глазам не поверил… И надо же, не уточнял, куда это с тобой племяшка единственная улетала. А ты, оказывается, везде успел, а, Андрюх? Чего молчишь?

— Что надо? — выжимаю из себя, не собираясь слушать бред.

— Грубишь… Нехорошо, Андрей. Нехорошо. Мы же с тобой родня почти. Смешно вышло, да? Куда не посмотри, а родня, — Пётр начинает негромко смеяться, продолжая разыгрывать из себя роль добродушного родителя. Только вот глаза его не улыбаются. — К Василисе чтобы соваться не смел, понял?

Веселье прекращается также неожиданно, как и началось.

— Если нет?

— Если нет… Ты же умный парень, Андрюха. Ууумный… Не захочешь проблем такой красивой девочке, правда? А я, ты знаешь, могу не просто уничтожить тебя… Я могу превратить её жизнь в кошмар наяву. Хочешь проверить?

Кровь приливает к голове. Издевательский и какой-то дребезжащий смех проходится тупой пилой по нервам. Считаю про себя до пяти и выбрасываю вперед кулак, с удовлетворением слушая характерный хруст.

— Только попробуй, — моя очередь наступать, — её тронуть.

Быстрым шагом возвращаюсь к дому. Дергаю калитку и перехватываю Василису, бегущую по тропинке от бани к веранде.

— Утром вернёмся. Мама твоя переживёт, — тяну за руку, прикидывая, что планы меняются…

* Исп. — Дмитрий Маликов «Ты одна, ты такая»

Глава 33

Лето 1998 год. Василиса.

В городе осень, и дождь, и слякоть.

Ну, как тут не плакать. Как тут не плакать.

Как тут слезинкам с ресниц не капать во тьму.

Ты всё сказала, ты всё сказала, ему на прощанье, там у вокзала.

Сердце устало, но видно мало ему! Ну, что же…

Плачь у порога, девчонка — недотрога.

Жизнь разделила, железная дорога.

Странной звездою, горит зелёный семафор.

© Алена Апина — «Электричка»

Поведение и резкие движения Барса меня пугают.

Он буквально впивается в моё запястье и силой тащит за