До мурашек - Ана Сакру
- Что-нибудь принести?
- Нет, не надо. Хотя…Я тоже напишу тебе, ладно?
- Давай…Гуля, - и снова напряженная пауза, а после вкрадчиво дрогнувшим голосом, - Ты говорила с родителями? Мы эту дурацкую тему закрыли?
- Да, закрыли, - соврала, кусая щеку изнутри и чувствуя, как моё тело вдавило в кушетку неподъемным чувством вины перед Лёвой.
Но не за то, что солгала про разговор – в моей голове он всё равно уже давно состоялся, а после того, что случилось, я вообще всерьез эту проблему перестала воспринимать.
Какой к черту Гела? В следующий раз просто наотрез откажу и ему, и родне.
А вот то, что Лёвка не знает, почему я тут…Как я ему скажу?!
Как объясню, что раньше не сказала? Как отреагирует? Страх липкой пленкой покрыл кожу, выступил испариной слабости на лбу, пульс испуганно сбился на нитевидный… Боже, как я ему в глаза посмотрю?! Я прекрасно помнила свои доводы тогда, когда принимала решение, но, слыша Лёвкин голос в трубке, сама же находила их жалкими и до безумия неубедительными…
- Я очень соскучилась, жутко… - прошептала в динамик хоть какую-то правду. Стало немного легче.
- Я тоже, Гулён, чуть с ума без тебя не сошёл, - его бархатный, сразу ставший ласковым голос как наждачка для моей совести.
- Мне пора, Лёв, - опять соврала, не выдерживая внутреннего напряжения.
Общая физическая слабость после операции и потери наслоилась на внутренние переживания, вызывая вполне реальную дурноту.
- Да, давай, расписание жду.
- Хорошо.
***
Оказалось, что часы приема — вот как раз сейчас, и в тот день подъехать у Лёвки не получилось, не выпустили из училища. Это оказалось и к лучшему, потому что проведать меня приехали родители. Привезли кучу продуктом, повышающих гемоглобин, накупили гору таблеток, полчаса молчали, сидя на кушетке у моей палаты, понурив головы.
Папа попытался пристыдить меня, что нельзя такое делать, тем более молоденьким девушкам, и почему ничего не сказала… Грозно прожигал мать ледяным взглядом, и чувствовалось, что они уже успели в пух и прах поругаться и, как только выйдут из больницы, поругаются ещё, но при мне держали себя в руках. Я безразлично молчала, пялясь в одну точку перед собой. Сказывалась поднимающаяся температура и общее отупение от слишком тяжелых, депрессивных мыслей, застрявших в моей голове. Поняв, что только мешают мне восстанавливаться, родители уехали, отпустив меня в палату дальше лежать и пытаться побольше спать и поменьше думать.
Следующим утром разбудили медсестры с капельницами, уколы и новый обход. В этот раз опять пришел тот суровый дядечка с тяжелым взглядом, которого я впервые увидела в послеоперационной палате. Теперь я уже знала, что это Петр Иванович – местный светила и по совместительству зав отделения.
- Так, Гулико Теймуразовна…- он остановился у моей кровати, третьей по счету, и зашелестел листами медицинской карты, - Как самочувствие? - резанул по мне проницательным отстранённым взглядом.
- Нормально, - села на кровати, поправляя футболку.
- Ну по анализам я бы так не сказал. Ложитесь обратно, давайте живот пропальпируем.
Снова откинулась на спину, задирая майку и приспуская пижамные штаны. Холодные пальцы доктора вызывали мелкую дрожь и точечную острую боль внизу живота.
- Так...Так… А тут? – надавливал сильнее, и я кривилась от неприятных ощущений.
- Ну…жить будете, - обнадежил доктор, оправляя мне футболку обратно, - Но вообще конечно, так бы в угол поставил. Что ж вы, Гулико Теймуразовна, не в курсе о рисках аборта для нерожавшей девушки, да еще в таком юном возрасте, а?
- В курсе, - прохрипела, облизывая губы, чувствуя, как загораются щёки болезненным румянцем, особенно почему-то левая, будто смотрит кто-то в упор, - Но ведь всё будет хорошо?
- А вот это я не знаю, Гулико Теймуразовна, но… Будем надеяться. Отдыхайте пока, и гематоген в прикуску с чаем не забывать. С вашей анемией в ближайший год точно. Молодой человек, а вы собственно к кому? Часы приёма позже, - доктор резко обернулся в сторону приоткрытой двери.
И я тоже. И на миг решила, что сердце у меня сейчас разорвется – так больно его кольнуло, прострелив до самого локтя. Лёвка, одетый по форме, с огромным букетом розовых роз, пустой трехлитровой банкой, бледным как смерть лицом и горящими глазами, прожигающими меня насквозь, словно прямо сейчас решил затащить меня на костёр.
- К Гулико Теймуразовне я, - кивнул в мою сторону, так и не смотря на доктора, - Которая про аборты не знает. Простите, что в это время. Когда смог.
45. Гулико
- Ясно, несостоявшийся отец, значит, пожаловал, - хмыкнул доктор, захлопнув мою медицинскую карту. Обвёл строгим взором бледного, взведенного как курок Лёвку с ног до головы, задержался на огромном букете в его руке, таком неуместном сейчас, и посмотрел прямо в глаза, - Что ж вы так, молодой человек, девушку не бережете? В мелочах вон предупредительные. Баночку для веника своего притащили…А как о здоровье подумать…
Лёвка медленно сморгнул, наконец переведя болезненно горящий взгляд с меня на врача.
- Виноват, - отчеканил хрипло.
- Молодежь, - махнул доктор рукой, - Идите уж в коридоре подождите, а вообще приемные часы советую выучить, нечего в женском отделении просто так шастать. Всё понятно?
Лёва только кивнул, резанул меня взглядом напоследок и скрылся за дверью, тихонечко её за собой прикрыв.
Я попыталась вдохнуть и так и не смогла - словно все ребра внутрь вдавили. В голове набатом билось – не простит! Я вдруг четко, каждой клеточкой поняла, что всё. Это всё! Это ощущение ещё не сформировалось полноценной мыслью, но уже пропитало меня насквозь. Жгучая, невыносимая безысходность. Доктор ещё говорил мне что-то по поводу назначений, а я лишь смотрела невидящим взглядом на пуговицы на его халате, тихо
