Три желания для рыбки (СИ) - Май Лаванда

— Приходи, конечно, — кивает Аня головой. — Можешь хоть сегодня! Я дома как раз тоже буду.

— Тогда сегодня и приду, а то потом и некогда будет.

— Да, точно, — подтверждает сестра. — Там новый год, праздники и всё такое.

— Когда мне подъехать?

— Давай часов в шесть. Отец с работы как раз вернётся и отдохнуть успеет.

— Отлично, договорились.

Дело не в том, конечно, что я очень сильно горю желанием встретиться с Иваном Ильичом. На самом деле я рассчитываю поговорить именно с Аней без посторонних глаз и ушей. Я должен разузнать о Бутче как можно больше. Потому что его сообщения в «Вконтакте» меня напрягают и злят. Я не говорю о них Лине, так как не вижу смысла втягивать её в это. Да и что тут говорить?

— «Это ты?» — написал он мне очень коротко вчера вечером.

— «Я».

Думал, мы оба поняли друг друга. Решил, что на этом всё, но котяра продолжил:

— «Отвалить от неё не хочешь?».

— «А ты?».

— «Я её парень».

— «Уже нет, насколько мне известно».

— «Это мы ещё посмотрим».

Лина говорит, что всё в порядке, и никто к ней не пристаёт, но даже если я верю в это, то всё равно продолжу следить за её бывшим.

Поэтому в оговорённое время я уже топтался на пороге у своего дяди. Я вдруг с удивлением обнаружил насколько мой малой похож внешне на Ивана Ильича. Уже давно ходит такая семейная байка про Тимофея, но я не придавал значения, не приглядывался. Да и дядю, правда, давно не видел.

— Ну, проходи, студент, — говорит он мне. — Рассказывай, как родители поживают, как отец твой.

Мы усаживаемся за кухонный стол: я, Аня, её родители. Накрыто скромно, но сытно. Запечённая курица с картофелем, овощной салат и вазочка с конфетами к чаю.

— Отец вот стеснительный у меня, — усмехаюсь, намеренно сдавая родителя — поговорить с тобой хочет, да всё боится.

— Кого боится? Меня? — хохочет Иван Ильич своим низким басом.

— Вдруг кусаешься, думает.

— Кусаюсь, конечно, — важно кивает, — ещё как кусаюсь! Студентов особенно люблю кусать. Ты-то как? Справляешься? Зря, может, на мою кафедру не пошёл?

— Справляюсь, конечно. Спросить, кстати хочу… Знаешь студента по имени Глеб Пожарский? — а сам и на Аню поглядываю.

— Это третьекурсник, — незамедлительно отвечает сестра. — Мы часто общаемся группами в общей компании. И тут я понимаю: да, описываемый ею ранее парень тот самый Глеб. Это он и есть. Она его знает.

— Да, припоминаю, — оглаживает подбородок дядя. — Почему спрашиваешь?

— И правда, — со смехом встревает его моложавая жена, — ели бы лучше активней!

— Он не даёт покоя мне и моей девушке, — отвечаю. — Угрозами сыплет.

Да, после пар, когда мы вдвоём прогуливались по снежной улице, я всё же смог расколоть Лину, и она призналась мне в выходках своего бывшего. Таким злым я не был даже после истории с шапкой. До чего прилипчивый урод! А Беляева ещё и жалеет его! Отец у бедолаги умер, родители были холодны, влюбился он бедняжка… Слушать противно.

— Глеб? Угрозы? — удивляется Аня.

— Да. Есть ли способ хвост ему прижать? — смотрю на дядю. — Хотелось бы без кулаков как-то обойтись.

— Мальчик-то это не простой, — задумчиво тянет Иван Ильич. — Богатенькая семейка…

Богатеев, против которых никакой управы нет, мне ещё не хватало!

— А что там с его семьёй, кстати? — спрашиваю, подозревая, что там есть что-то интересное.

И, как оказалось, не ошибся…

Глава 45. Всё плохо

Лина

День последнего экзамена. Прошлая неделя была самая напряжённая из всех студенческих недель, что были в моей жизни. Целая череда экзаменов. Они шли один за другим, и к каждому из них нужно было учить билеты, грызть ногти и нервничать. Но мы справились. Осталось пережить лишь строгий взгляд Екатерины Николаевны и её «методологию и методы социологического и маркетингового исследования».

— Самая жуть осталась напоследок, — жаловалась Людмила ещё с пятницы.

— Трудно с тобой спорить, — соглашался Михаил.

— Это точно, — поддакивала я.

А Антон молчал. И сегодня молчит. Он сидит, как и всегда, рядом с Князевым, замыкая нашу четвёрку, но ведёт себя непривычно тихо. Никаких шуток, улыбок — ничего. Словно свет в квартире погасили. Ровно неделю назад, в предыдущий понедельник, был тот самый зачёт по философии, где Хомяков собирался подкатить к Анне Ивановне. Во вторник Антон уже не разговаривал с нами. Ходит тенью, и даже спрашивать не требуется о причинах — всё итак понятно. Отшила она его.

Мы его не трогаем, только шушукаемся по поводу его дня рождения, которое будет уже в этот четверг. Что если наш друг вообще откажется его отмечать? Что дарить? Как развеселить и поднять дух?

И пока все думают об Антоне, я продолжаю терзаться мыслями о картине Людмилы. Подруга сияет счастьем, а Глеб с незнакомого номера пишет, что любезно предоставляет мне время подумать. Каков добряк!

Михаилу пока ничего о картине не говорю. Достаточно было рассказов о попытках Пожарского «нормально поговорить», при которых всё скатывалось в истеричное сбрасывание звонка и последующее молчание.

— Он нормальный вообще? — негодовал Михаил, пиная ногами снег, словно пытаясь этим умерить свою злость. Мы как раз прогуливались тогда после пар, и разговор таки зашёл о моём бывшем.

— Может… это я виновата?

— Ты здесь причём? Ещё выгораживать его начни! Сказано же: «расстаёмся». Никак понять не может? Где гордость в конце концов?

— У него непростая ситуация — проблемы в семье.

— А ты их ему решать что-ли должна?

— Поддержку оказать… — а мысленно продолжила: «не обманывать игрой в выдуманную любовь…»

— Сама же говоришь, что предлагала ему по-хорошему разойтись, мирно. Он отказывается. Так в чём твоя вина?

— Ни в чём, наверное, — сдалась. Когда-нибудь я смогу найти в себе силы признаться Князеву в своей великой глупости.

— «Наверное», — передразнил меня Михаил.

О пощёчине и угрозах я решила умолчать. И без того реагирует бурно, а новых проблем в виде мужских разборок мне совсем не хочется.

Проблем мне итак хватает, и новая не заставила себя ждать. Я потеряла свой флеш-накопитель. И теперь, как и Антон, сижу мрачнее самой плотной тучи. Михаил косо посматривает то на меня, то на Хомякова, хмурится.

— Всё нормально? — не выдерживает мой парень, шепча мне на ухо.

— Нет, — отвечаю, глядя на Екатерину Николаевну, что раскладывает билеты на своём столе. Через несколько минут прозвенит звонок и начнётся мой ад. — Я потеряла флешку, где хранилась моя экзаменационная работа.

— Как? — услышала нас Людмила.

А вот так. Утром проснулась, начала собираться на экзамен, а вскоре обнаружила свою пропажу. У меня паника, я металась по всей квартире, нервно поглядывая на часы, рылась во всех карманах, в сумке, в рюкзаке, и никак не могла его найти. Страшно до слёз.

— Ты чего нервная такая? — удивилась Диана моему поведению. — Что ищешь?

— Флешку, — почти плача. — Я должна принести её на экзамен! Там моя методичка, над которой я работала почти месяц!

— Где ты оставила её в последний раз? — Васильева тоже начала шарить по всем местам в квартире, но ко мне вдруг пришло странное понимание: «мы её не найдём».

— Она всегда была в моём рюкзаке, — произнесла упавшим голосом, сдаваясь. — Я носила её с собой в вуз, так как это часто нужно для распечатки всяких файлов.

— Куда же она могла пропасть? Вспоминай, Лин!

— Это Глеб, — сказала твёрдым уверенным голосом.

— Кот? Почему ты так думаешь? — Диана всё ещё удивляется моим рассказам о нём, и в этот момент тоже растерялась.

— Он вчера поздно вечером снова писал мне, но я не придала значения. Подумала, опять чушь какую-то несёт. Написал… Сейчас покажу.

Я пошла в свою комнату за телефоном, чтобы затем открыть вчерашние сообщения Пожарского. Хорошо, что удалить ещё не успела. Показала самое последнее из них Васильевой, что вошла в комнату следом за мной: «Помню, у тебя экзамен завтра. Последний. Удачи с его сдачей, и, надеюсь, уже после, думаться тебе станет легче и быстрей».