Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый
— Я боюсь, — призналась Женя, впрочем, радостно улыбаясь.
— Не бойтесь. Я буду рядом. Если что, всегда помогу, выручу Я же, как-никак, ваш руководитель и, смею думать, наставник.
Все оставшееся время консультации они проговорили о вещах, к диплому не относящихся. Женя так увлеклась беседой, что спохватилась лишь когда увидела, что стрелки на часах показывают десять минут пятого. Столбовой заметил, куда она смотрит, и заулыбался:
— Торопитесь?
— Немножко, — призналась она.
— Опять на свой хор? Или вас ждет тот самый юноша, по вине которого вы два месяца проваляли дурака? Интересно посмотреть, как он выглядит.
— Посмотрите. — Женя тоже улыбнулась, открыто глядя на Столбового. — Он должен быть тут, внизу.
— Что ж. — Тот не спеша встал из-за стола. — Давайте спустимся вместе. Я провожу вас. Не возражаете?
— Конечно, нет. Наоборот, мне так приятно!
— Тогда, разрешите вашу руку. — Столбовой галантно взял Женю под локоток, и они вышли из кабинета.
У лестницы им попался Григорянц. Хитро прищурился, щелкнул языком.
— Вах, Николай Николаич, какая у вас дама!
— Моя дипломница, Женечка Зимина, — с достоинством произнес Столбовой.
— Да знаем мы такую, знаем. Захапали себе самую умную девушку на курсе, да еще такую красавицу. Мы вам этого не простим. — Григорянц шутливо погрозил профессору волосатым пальцем. — Ну, будьте здоровы.
— Всего доброго. — Столбовой повел Женю вниз. Она шла, чуть прижимаясь к его плечу и чувствуя, как до нее долетает слабый, холодноватый и вкусный запах его туалетной воды.
Женьку она увидела сразу, как только они дошли до последнего пролета. Тот стоял в вестибюле между двумя колоннами. Женя улыбнулась и помахала ему рукой.
Он в ответ не улыбнулся. Она заметила, что он вообще выглядит как-то странно: его лицо было серым и напряженным, а в глазах отчетливо читался ужас и отвращение, будто у самых его ног свернулась клубком змея.
Женя, еще продолжая машинально улыбаться, остановилась на предпоследней ступеньке, не понимая, в чем дело. Она искоса глянула на Столбового: тот застыл на месте, словно окаменел. Взгляд его был направлен куда-то мимо нее. В следующее мгновение Женя поняла куда: он смотрел на Женьку, прямо на него, не отрывая глаз, губы его беззвучно шевелились.
— Ты?! — Женька сделал шаг назад, потом еще шаг.
Столбовой выпустил Женину руку и неловко отер взмокший лоб. Она растерянно переводила взгляд с одного на другого, не в силах уяснить, что происходит. Они знакомы? Но как, каким образом?!
— Николай Николаевич… — начала Женя.
В это мгновение Женька резко повернулся и бросился к выходу.
— Подожди, — слабым голосом произнес Столбовой ему вслед. — Слышишь… подожди!
Оглушительно хлопнула тяжелая дверь. Столбовой прижал к груди ладонь.
— Что с вами? Вам плохо? — Женя смотрела на профессора круглыми от испуга глазами.
— Нет… нет. Все в порядке. Женя… вы идите… догоните его. Я прошу.
— Но я… я ничего не понимаю. Откуда он… вы … — Она замолчала, полностью сбитая с толку.
— Идите, — проговорил Столбовой немного тверже. — Он сам вам объяснит… может быть. За меня не беспокойтесь. — Он слегка подтолкнул Женю вперед.
Она сбежала со ступенек и кинулась к двери. У порога она обернулась — Столбовой стоял, продолжая держаться за сердце, глядя куда-то вдаль невидящими глазами.
Женя выбежала на улицу и оглянулась по сторонам: Женьки уже и след простыл. Она подумала, что деться ему некуда — только на трамвайную остановку — иначе, чем на трамвае, от института до ближайшего метро не добраться. Женя рванула туда, на бегу застегивая куртку.
Ей повезло. Она увидела его влезающим в задние двери переполненного вагона. Бросилась наперерез нарушающей правила «Волге», успела ухватить за рукав.
— Подожди!
Женька дернулся из ее рук.
— Женька, подожди! Слезь сейчас же! Слезь, я тебе говорю!
Народ начал оборачиваться и недовольно роптать. Она собрала все силы и, обхватив его за плечи, потянула на себя. Они оба чуть не рухнули под колеса. Двери с натугой закрылись, трамвай звякнул и укатил, грохоча по рельсам.
Женька хмуро смотрел себе под ноги.
— Теперь объясни, что произошло, — потребовала Женя, тяжело дыша.
— Ничего.
— Ты что, знаешь Столбового?
Он зло усмехнулся.
— Еще как.
У нее вдруг мелькнула догадка.
— Он, что, знакомый твоей матери? Да?
Женька глянул на нее пристально, подбородок его выдвинулся вперед, как у бульдога.
— Он мой отец.
— Кто?! — Она резко втянула воздух, поперхнулась и закашлялась до слез.
— Глухая, что ли? Я сказал — отец. — Он повернулся и медленно побрел от нее в сторону сквера.
Женя немного пришла в себя и бросилась ему вдогонку. Тронула за плечо — он снова отпрянул, будто у нее в руке был нож.
— Что тебе еще?
— Послушай, Женька, что ты врешь? Как это он может быть тебе отцом — у него есть семья, взрослые дети, внучка.
Он поднял на нее глаза и произнес насмешливо и с презрением:
— А ты думаешь, семья бывает только одна?
— Я… — Женя не нашлась, что ответить. Пожала плечами, продолжая идти рядом с ним, шаг в шаг.
Какое-то время Женька молчал, потом заговорил, негромко и с большими паузами. Голос его звучал тускло и невыразительно.
— Мать училась у него в университете, он руководил ее дипломным проектом, все примерно, как у тебя. И доруководился — у них случился роман. Она залетела. Он плел ей разные басни о том, как любит ее, как готов бросить семью, с которой его давно ничего не связывает. Она верила, потому что дура была. Еще потому, что втюрилась, как чумовая. Ей надо было на аборт, а она сопли распустила и ушами хлопала. — Женька сплюнул себе под ноги. Лицо его по-прежнему оставалось каменным и безжизненным.
— И что дальше? — робко спросила Женя.
— Дальше? Дальше его жена обо всем узнала и накатала телегу в партком. Знаешь, тогда были какие-то парткомы и на них прорабатывали таких вот кобелей, загулявших от семьи, — почему-то личные дела считались достоянием общественности.
— Знаю. Это было при социализме.
— Ага. А он как раз собирался ехать на Кубу, в командировку. На несколько лет. И ему ясно объяснили: никуда ты, уважаемый, не поедешь, да еще и партбилет положишь на стол, коли не будешь вести себя, как подобает порядочному человеку.
— И он…
— Он сдрейфил. Снял матери комнату, сказал, что, как только вернется, сразу решит все проблемы. И укатил. Она к тому моменту уже была на восьмом месяце.
— Господи, — невольно вырвалось у Жени. — Что ж она делала-то, бедная?
