Подсолнух - Ирина Воробей
С Ариной они встретились только утром, когда вечеринка закончилась. Татьяна ждала ее на улице у автомобиля, разглядывая рассветное небо. Солнечные лучи окрашивали его в голубой. Легкие облака размывали белым. За забором гудели редкие автомобили. Вдалеке раздавались множественные женские голоса и задорный смех. В душе Татьяна к ним присоединилась. Последняя клякса полуночного позора отстала от нее еще на вечеринке. Душа казалась чистой, разум — свободным.
Вдруг пришло сообщение от Арины — фотография и видео. Татьяна сразу открыла и начала смотреть. На фотографии была изображена красивая сцена, когда Татьяна висела, полностью связанная на бамбуковой перекладине, а Ленка делала ей куннилингус. В видео содержалась запись всего перфоманса. Глядя на саму себя связанную и голую, девушка краснела, но с любопытством разглядывала каждую деталь, наблюдала за изящной Ленкой и ее искусными руками, ловко и быстро связующими красивые узлы и путы. Потом началась часть, где Татьяна получала оргазм. Она прикрыла рот рукой от стеснения, глядя на собственный экстаз. Но в этом, действительно, что-то было. И красота, и свобода, и философия.
Арина прервала ее как раз на том моменте, когда Татьяна издала последний писк и повисла на веревках и стебле бамбука.
— Ну, как ночь прошла? — спросила женщина издалека, шагая по парковке и разминая шею.
— Хорошо, — просто ответила девушка, скрывая улыбку, и заблокировала смартфон.
Они сели в машину. Арина завела мотор. Перед стартом она повернулась к девушке и прищурилась.
— Легче стало?
Татьяна кивнула и широко улыбнулась. Женщина с самодовольной улыбкой включила радио. Заиграла бодрая песенка на французском языке. В Татьяниной памяти всплыли пейзажи Прованса, в котором она никогда не была, но в душе царила такая же безмятежность. Они выехали с территории завода и, не спеша, двинулись по полупустому проспекту.
— Тебя никто не сможет унизить, если ты сама не будешь унижаться, — сказала вдруг Арина после долгих минут молчания. — Унижение — внушаемое чувство. Нужна, конечно, огромная воля, чтобы не поддаваться ему. Но в тебе это есть. Ты только не умеешь с этим управляться.
Она посмотрела на девушку, как мастер на ученика, и хмыкнула, уловив смущение.
— Спасибо вам, — тихо сказала Татьяна, разглядывая глянцевый узор бардачка.
— Вежливость к тебе вернулась? — саркастически заметила Арина.
Девушка оторопела, вспомнив свою вчерашнюю грубость.
— Я просто… на нервах была…
Директор захохотала.
— Come on[1], Подсолнух… обращайся ко мне хоть «оно».
Татьяна сразу перестала чувствовать неловкость. В груди возникло ощущение комфорта, которое она раньше не осознавала. Ей с Ариной было почти так же уютно, как с Вадимом, словно она встретила кого-то из родни. Она не могла объяснить, откуда бралось это чувство, но радовалась ему, потому что остро в нем нуждалась. Это чувство мгновенно успокаивало и давало силы двигаться дальше.
[1] Come on [коммон] — с англ. Да ладно; да брось.
Глава 10. Поиски смысла
После испытательного срока жизнь стала казаться Татьяне стабильной и предсказуемой, даже размеренной. Выходные улетали в трубу. За три ночи она уставала как за полноценную пятидневную рабочую неделю, больше от того, что в перерывах не всегда удавалось отдохнуть, а приходилось в спешке вымывать туалеты с Адлией либо помогать ей убирать в баре или на кухне. Первое время сотрудники, которые узнавали Татьяну в костюме уборщицы, удивлялись и задавали вопросы, но постепенно все привыкли. Некоторые танцовщики один раз высмеяли ее за это, но дальше одного раза шутка не разлетелась. Всем, по сути, было все равно, чем она занимается на досуге, главное, танцует в отведенное ей время в положенном виде в положенном месте. Только Арине она боялась попасться на глаза, чревом чувствуя, что та была бы против.
Теперь она танцевала не только у туалета за баром, но и в других местах. Правда, на сцену ее все еще не допускали. Отношение коллег не улучшилось. Света продолжала новенькую игнорировать, иногда отпуская колкие шуточки по поводу танцевальной битвы и того, что случилось сразу после. Татьяна просто научилась со временем легче к этому относиться, вспоминая, чему ее учила Арина.
Павлик частенько поглядывал на Татьяну, когда она танцевала в зале, иногда даже здоровался, но, в целом, не докучал своим вниманием, по большей части потому, что девушка его избегала. С подиумов для гоу-гоу она всегда уходила с опущенной головой, быстро пробиралась сквозь толпу напролом и исчезала либо в гримерке, либо в подсобке у Адлии, чаще в последней, не давая возможности к себе подобраться. А, если он ловил ее и успевал сказать пару слов, то она только кивала неразборчиво в ответ и, как можно, быстрее удалялась, игнорируя любые попытки продолжить разговор.
На буднях она иногда выступала с Ладой и Юрой то на Арбате, то на одной из центральных площадей. Больше рисковать с выступлениями на несанкционированных площадках они не пытались, потому что Лада боялась реакции матери, а Татьяна — попасть в полицию. Юра ничего не боялся, но, будучи по темпераменту флегматиком, не любил проявлять инициативу, потому во всем слушался Ладу. Иногда после выступлений Татьяна оставалась с ними погулять по городу. Ребята показывали интересные молодежные местечки, в которых сами либо мечтали побывать, либо однажды уже побывали и стремились туда снова. Экскурсии эти были не столько познавательными, сколько легкими и веселыми. Во время них Татьяна по-настоящему наслаждалась текущими моментами без оглядки на прошлые. К тому же, ей было любопытно наблюдать за тем, как и чем живет город. Ей нравилась атмосфера лета и праздника, которая заряжала бодростью и жизненной энергией, чего Татьяне остро не хватало во время внезапных приступов одиночества и тоски по дому.
Из-за ситуации с полицейским Татьяна была вынуждена остаться жить у Адлии и на второй месяц, хотя вынужденность эта сопровождалась, скорее, приязнью и удовольствием, нежели неохотой и раздражением. С соседкой они за пару месяцев друг к другу хорошо притерлись, и съезжать от нее Татьяне уже не хотелось, даже когда она, наконец, смогла себе
