Невыносимое счастье опера Волкова - Алекс Коваль
Ох, нельзя.
Хватаю стакан с водой. Я за рулем, сегодня не пью, а жаль. Делаю глоток и едва этой самой водой не давлюсь. Она в глотке застревает, когда чувствую… то, что чувствую, короче. Как еще не вздрагиваю от ощущения, как женская ножка касается моей ноги под столом. Джинсу задирает, кожу обжигая горячими пальчиками и выше ползет.
Смотрю на Кулагину. У той абсолютно беспристрастный вид.
– Вить, Антонина, вы как?
– М-м?
– Чего?
Кидаем мы с Тони одновременно.
– Предлагаю на водное шоу сходить. Премьера в начале мая. Так же, парочками. Антонина с Леонидом и мы с тобой, Вить. Можно племяшку твою взять, я уверена, ей должно понравиться. Я решу вопрос с билетами.
– Кхм, Ру у меня больше по сухопутным развлечениям, Ин.
Тем временем ножка все выше пробирается, отвлекая.
– Да брось, Вить! Ну давайте!
– Посмотрим, Ин.
– Антонина?
– Будет видно. Я не знаю, что будет завтра, что уж говорить о начале мая.
Плечами пожимает. А ее пальчики уже коленки моей касаются.
Я, откашлявшись, придвигаюсь к столу ближе, навалившись полубоком на подлокотник. Не хватало, чтобы наш “расходный материал” увидел эти манипуляции. Двигаюсь и жду.
Как далеко эта бестия зайдет?
Кулагина подхватывает бокал. Губами его касается. Отпечаток темно-коричневой помады на стекле оставляет, глоток делает. Сексуально так, блть, что сглатываю тяжело. В мою сторону подчеркнуто не смотрит, а пальчики ее стройной ножки уже по моему бедру бегут. Поглаживают. Даже сквозь джинсу прикосновения жалят. Подбирается все ближе, пока…
С*ка! М-м…
Стискиваю челюсти. Коза ступней мне в ширинку упирается. Надавливает. Чувствует, что там все «в порядке», улыбается удовлетворенно и отдернуть ногу пытается. Не даю. Я оказываюсь быстрее и ловлю аккуратные пальчики, возвращая на место. Кулагина ошарашено переводит взгляд на меня, а я только сильнее сдавливаю ладонью ее лодыжку.
Что это ты, конфетка, так быстро пасуешь?
Дергает ногой. Не отпускаю. Ладонью обхватываю, поглаживая. Губы приоткрывает, выдыхает тихонько, ладошку на шею кладет, ноготком поцарапывая – волнуется. Я пальцем большим по впадинке на ступне ее прохожусь. Ее дыхание учащается, пульс заряжается, зрачки все больше от удивления расширяются – смотрю в них и тону. Готов поспорить на все что угодно – знаю, о чем она думает. В ее глазах черти совокупляются!
До щиколотки ладонью добираюсь. Я прекрасно помню, какие они изящные. Пальцами обхватываю, пощекотав. На этот раз Тони дергается. Коленкой в столешницу впечатывается так, что посуда на столе звякнула. Шипит, губы поджимает, злится, а я возьми да ляпни:
– Потанцуем, Кулагина?
Нина
– Что все это значит, Вик?
Ноль реакции. Ладонь мою в своей сжимает сильнее, за собой ведет.
Я машинально ноги переставляю ватные. Я обескуражена. Видать, достаточно, чтобы молча встать и пойти за Волковым следом. Но недостаточно, чтобы не заметить, что никто (то есть совершенно никто!) здесь не танцует. Ни одной души. Да и музыка играет слишком тихо, чтобы под нее танцевать.
– Мы будем смотреться глупо, Вик.
Тишина.
– Тут не танцуют! Ты слышишь меня? Ау! Волков!
Ему совершенно плевать.
Тормозит. Крутанув меня, руками за талию обхватывает. К себе прижимает. Близко. Такой высокий, большой, надежный. Правильно я Беловой сказала – медведь. Когда он далеко – кажется опасный, свирепый, злой. Когда близко – обнять, приласкать, утонуть в нем хочется.
Крепись, Кулагина.
– Зачем, Вик…
– Просто обними меня, конфетка.
Смотрит выжидательно, и я сдаюсь. Покорно за шею его руками обвиваю и выдыхаю. Сначала робко, но когда понимаю, что музыка стала громче, прижимаюсь в ответ. Оглядываюсь, бармен звук прибавляет и улыбается, подмигивает парнишка. Что происходит?
Вик начинает вести. Поразительно уверенно и нежно. Двигается в такт мелодии, увлекая и меня за собой в этот абсолютно неуместный, но приятный каждой частичке души, танец…
Я начинаю пропадать. Медленно, шаг за шагом растворяться. Приказываю себе держать себя в руках, но все бастионы рушатся.
Нельзя, Антонина, слышишь?
– Ру, она дома одна, – вспоминаю неожиданно.
– Она с Беловой.
– Вик, что ты делаешь? – шепчу.
– А разве непонятно?
– Хорошо. Спрошу по-другому. Что мы делаем?
– Кулагина, просто заткнись и наслаждайся моментом.
Хам! Хочу выпалить, но язык прикусываю. Предупреждающий взгляд Вика говорит, что лучше перестать его бесить, и я замолкаю. Это все так странно! Необычно. Я не хочу танцевать, я не хочу, чтобы мне это нравилось, и чтобы огонек в груди разгорался, а кожу покалывало от прикосновений ладони Вика к голой спине – не хочу! Но я уже это не контролирую.
Двигаюсь в заданном мужчиной ритме и полной грудью вдыхаю запах его парфюма. Вкусный, волнующий, возбуждающий. Смотрю на его кадык и небритые щеки, выше взгляд поднять просто боюсь. Потеряюсь окончательно. Машинально пальчиками по его затылку вожу, я уже и забыла, каково это, когда в его руках. По своей воле и осознанно.
Я горю.
Не удержалась, думала, позаигрываю, подразню, ножкой коснусь и на этом остановлюсь. Куда там! Мне понравилось. Видеть, как его глаза загораются, как грудь начинает вздыматься все тяжелее, и губы смыкаются в упрямую линию все плотнее…
Я сама виновата.
Что я творю?
Что мы творим?
Это, как минимум, некрасиво перед Леонидом и этой его феечкой Ингой! Что о нас подумают? Волков не парится, ему плевать. Он смотрит неотрывно глаза в глаза и молчит. Напряженный, весь какой-то “колючий”. От него разряды тока исходят. Опасный, настоящий зверь. Зверь, в объятиях которого я превращаюсь в слабую, пушистую зайку. Могу кусаться, огрызаться, ругаться и вопить, когда между нами есть хотя бы расстояние вздоха. И теряю всю себя, всю спесь, когда он обнимает. Мне это не нравится, я это ненавижу, но я это не контролирую. Так было всегда.
– Волков, с каких поры ты т…
– Ты потрясающе выглядишь, Тони.
– Что?
– И пахнет от тебя чем-то…
– Дорогим?
– Родным, Кулагина. Давно забытым. Уютным.
Сердце делает кульбит. Сглатываю ком,
