Хороший мальчик. Строптивая девочка (СИ) - Евстигнеева Алиса
— Большего мне и не надо, — говорю я, прежде чем коснуться его губ своими. Получается чуть печально, но зато… так многообещающе, потому что только рядом с ним я тоже начинаю верить… в себя. В нас.
Спала я плохо. И с этим надо было что-то делать. У меня и раньше день с ночью местами путались, но с появлением Стаса в моей жизни, мы окончательно перешли на ночные бдения. Это уже была традиция, встречать вместе рассвет. Традиция. Длиной в целых два дня… А уже традиция, блин. Я будто бегу вперёд паровоза, аж дух захватывает. Главное, что бы это я его обогнать пыталась, а не он на меня наехать.
Долго сидела на кровати с растерянным видом и пыталась что-то высмотреть за приоткрытой дверцей шкафа.
— Вер, не пугай меня… — пытается растормошить меня Оля.
— Ммм?
— Ты в одну точку уже минут двадцать пялишься.
Кролька говорит что-то ещё, но я не слушаю. Я решение принимаю. Запуская руку в свои волосы, путая и без того растрёпанные пряди. Там в глубине шкафа сидит моё прошлое. Уже давно отмершее, покрытое плесенью и смрадом, источающее трупный запах. Прошлое, на котором я давно поставила даже не то что крест, а скорее гранитную плиту, но которое по непонятной мне причине, все ещё умудрялось отравлять моё существование. Наверное, потому что мне просто надо было за что-то держаться. Как я все эти годы держалась за свою дружбу с Севкой, или за свою обиду на родителей, или за нашу коалицию с Кролей, а теперь возможно и за Стаса… Человеку нужно за что-то держаться, чтобы не быть смытым огромной океанской волной неизвестности и одиночества, чтобы иметь хоть какую-то путеводную звезду на этом затуманенном небосводе. Почему-то мне никогда не хватало обычного человеческого желания быть счастливой, мне всегда надо было… противостоять чему-то, бороться. Так если бы я сама обнаруживалась только в этой борьбе, как будто я могла быть только вопреки всему.
А потом я не выдержала. Подскочила с кровати и начала вываливать всё из шкафа, зло и остервенело, вымещая на ни в чём не повинной одежде свою затаённую обиду.
Оля молчала и с интересом поглядывала на меня со своей половины комнаты, воздерживаясь от возможных комментариев. Но судя по её ухмылке, она была вполне довольна увиденным.
Раскидывала вещи по кучам, сортируя их на моё и НЕмоё. Желание хоть как-то заботиться о своём внешнем виде было отбито относительно недавно и совсем не родителями. Хоть мама упорно и лепила из меня куколку, она никогда не делала это насильно, так-то мне самой не приходило в голову, что может быть иначе. Я честно любила свои платьица и белые брючки, и кудряшки свои любила. Отторжение появилось потом. Когда я ушла от родителей с пустыми руками, ни взяв с собой ровным счётом ничего — ни одежды, ни вещей, ни денег, вот как в чём была, так и ушла. Помнится, Першину тогда пришлось одевать меня полностью, правда, отчего-то он тогда совсем забыл меня спросить, а чего же хотела я.
Давно не носила ничего из вещей, подаренных Олегом. Платья, юбки, кофты… всё безнадёжно пылилось на задворках шкафа. Последним сдалась верхняя одежда, может быть, потому что уходила я от него зимой? И если Севкины толстовки на мне ещё хоть как-то болтались, то единственную куртку Игнатьева мы тогда попилить не смогли. Денег не было, ни у меня, ни у него. В тот момент он только-только всё вбухал в бар, а тут я… сломанная и невменяемая. Вот и ходила я в ненавистном пальто. А может быть мне просто нравилось хранить осколки воспоминаний о том, как кто-то обо мне заботился?
Нет, я не совсем шизанутая дура, чтобы два года носиться раздетой по городу или изводить себя необходимостью носить Олеговы шмотки. Просто этой весной, в момент своих очередных широких порывов души и поисков приключений я умудрилась проспорить свою куртку, после чего старательно делала вид, что меня это не волнует.
Я смотрела на кучу одежды, доставшейся мне в наследство от жизни с Олегом, и вспоминала его слова, брошенные им мне, когда он притащил мне сумку с вещами уже в эту общагу: «Ты всё равно без меня не сможешь…». А я смогла. Как-то нелепо, надрывно и психованно, но смогла. Жить. Но не отпустить. Наверное, мне нужно было помнить о том, к чему приводит любовь. Поэтому я хранила все эти вещи, продолжая творить все свои буйства и неадекватности, чтобы доказать ему и наказать себя за то что поверила, за то что поставила всё что было на одну единственную чашу весов.
Спустя два года и тонны изматывающих воспоминаний и самообвинения, мне наконец-то захотелось быть нормальной.
К куче тряпок на полу прибавилось ещё много всего. Оказывается, что за последние годы накопилось огромное количество ненужного хлама, хотя мне и казалось поначалу, что ничего лишнего здесь нет. В итоге вышло несколько чёрных мусорных мешков набитых до отказа осколками моего прошлого. Пока таскала всё это на мусорку, пускала жгучие слёзы, сама не понимая, кого и что я оплакиваю.
А потом собралась и поехала.
Стас открыл дверь не сразу. Сначала послышался звонкий лай Бонифация, а лишь затем пара приглушённых ругательств. И вот он уже стоит передо мной. Заспанный, растрёпанный, с обнажённым торсом, в одних спортивных штанах и босой. Последнее умиляет больше всего.
Жмурится, хмурится, словно не веря, что вот она я.
— Всё в порядке? — обеспокоенно интересуется он, переступая с ноги на ногу — из подъезда тянуло холодом.
— Пустишь?
Чернов молча отступает в сторону, пропуская меня вперёд, и захлопывает входную дверь. Мне тут же под ноги кидается собак, и я сажусь на корточки, гладя его по загривку. Стас возвышается позади и сверлит мне затылок своим непонимающим взглядом, всячески пытаясь прочесть мои мысли. Интересно, а о чём он сейчас думает? Пять часов назад он обещал мне верить. Наверное, это сложно иметь дело со мной, со всеми этими моими метаниями и сомнениями, но я ведь решила… Правда, Стас ещё ничего не знает. На ум приходит забавная идея ещё немного его помариновать, но совесть шепчет, что с него и так было достаточно.
— Вер…
Я не оборачиваюсь, но на ноги всё-таки поднимаюсь. Боня разочарованно гавкает, требуя продолжения. Извини, парень, но мне сначала всё с твоим хозяином решить надо. Стас подходит совсем близко, я это чувствую каждой клеточкой своего тела, даже несмотря на куртку, джинсы и прочую одежду. Я. Это. Чувствую. Он рядом, он близко, он уже где-то в самом сердце. И это больше не пугает меня, потому что я так хочу. Это единственное, чего мне хочется. А ещё я улыбаюсь, широко и очумело, только он ещё этого не видит. Утыкается подбороком мне в затылок, не решаясь на что-то большее. Неужели, и в правду решил, что я пришла прощаться?
— Дамир, дома? — еле сдерживая веселье в голосе, спрашиваю у него. Звучит, правда, немного истерично.
— Нет, у него вечерняя тренировка сегодня, — зато у Стаса голос напряжён. А мне одновременно и совестно, и весело. Но последнее я уже не скрываю, поворачивая к нему свою голову.
— Знаешь, а ведь это замечательно, — выдыхаю ему в самые губы, перед тем как прижаться к ним.
Глава 17
Но Стас не спешил отвечать на мои попытки поцеловать его. Даже при всех моих потугах разрядить обстановку, он продолжал оставаться напряжённым. Сначала, мне показалось, что он просто не понял моих намёков, но хмуро сведённые брови, подсказывали, что всё он там понял, но отчего-то злился.
Растерянно отстранилась, нервно проведя языком по своим обветренным губам, и попыталась скопировать его движение бровями. Получилось смешно. Для меня. Чернов же продолжал строго сверлить меня взглядом.
— Стас, ты момент портишь, — пытаюсь сдержать рвущееся наружу веселье.
Мне пока что хорошо, ощущение свободы от принятых решений ещё не успело оставить меня. Но что-то такое есть в его глазах — тёмных, горько-шоколадных, мрачных, угрожающих. И я теряюсь.
— Ну, ты чего? — на удивление жалобно вопрошаю я, неуютно закидывая голову вверх, чтобы лучше видеть его. Тусклое освещение прихожей, ещё совсем недавно казавшееся мне вполне романтичным, теперь ощущается досадной помехой, не дающей мне в полной мере рассмотреть лицо напротив.
